Михаил Харитонов - Пять стихий (сборник)

Что-то загромыхало под дверью.

— Заходитэ, товарищ Ворошилов, — улыбнулся Сталин. — Заходитэ, у нас тут интэрэсная бэсэда.

— Ви приняли правильное рэшэние, господин Богданов, — заметил Сталин. — И ви будете работать на нас ни за страх, а за совест.

Богданов промолчал.

— Ви еще чем-то интэрэсуетэсь, господин Богданов? — опять спросил Сталин, чуть наклонив голову.

— Уже не очень интересуюсь. Просто хочу знать, кто запустил автоматику разморозки этих ваших проклятых могильников.

— У Саветской власти нэт сэкрэтов от трудящихся. Ну развэ что очэнь нэмного, — старик переложил трубку в левую руку. — А это савсэм малэнький сэкрэт. Товарищ Павел Флорэнский — очень, очень талантливый человэк. Он изобрел электроинтегратор. Ви называете это кампью… терь (тут Сталин запнулся). — Канечно, это бил очэнь простой кампьютерь. Но он работает. Есть мнэние, что товарища Флорэнского надо отмэтить. А ви как считаете, товарищ Ягода?

2010 год. Соловки. Подземный комплекс А404 «Интеллигенция», сектр «Евразийцы».

— Как вы себя чувствуете, Георгий Семенович?

— Хе-хе… Отвечу вам по-русски, Виталий Германович — как говно в проруби. Отвратительно. Но это, так сказать, телесным составом. Хе-хе… что касается душевного моего состояния…

— Понимаю.

— Ничего-то вы не понимаете, Виталий Германович! Вы, так сказать, офицер, белая кость, для вас идея важнее жизни. А я вот всегда интересовался вопросами жизни… Помнится, выпустил одну брошюрку… ну да я же вам рассказывал, еще тогда, в апреле семнадцатого. Хе-хе… Однако, никак не могу согреться. Знобит…

— Меня тоже знобит. Это пройдет.

— Ледок, ледок-то не пройдёт… это вы, батенька, обманывать себя изволите. Через этакую штуку пройти без ободранных бочков затруднительно…

— Все-таки это не настоящая смерть.

— Ничего-то вы, батенька, не поняли. Куда уж настоящее… А, вот и он. Здравствуйте, здравствуйте, драгоценнейший Евгений Степанович! С воскресеньицем вас! Так сказать, смертью смерть поправ…

— Давайте не будем кощунствовать хотя бы сейчас, Георгий Семенович. Вы знаете, мне это никогда не нравилось.

— Давайте не фарисействовать, Евгений Степанович! Я, кажется, не давал никакого повода…

— Ну вот, опять началось. Вы и на том свете лаяться будете?

— Так мы уже на нем побывали, дражайший…

— Давайте не будем профанировать то, что профанировать нельзя. С догматической точки зрения мы не были мертвы. Наши души находились подле тел и воспринимали реальность, хотя и пассивно. Это не более чем глубокий сон. Мы не Лазари, Георгий Семенович, и не надо смешивать рукотворное и нерукотворное. Именно здесь, именно сейчас, именно нам, как никогда, необходимо трезвое, я подчеркиваю, трезвое восприятие реальности такой, какая она есть, а не останавливаться на субъективных переживаниях, каковы бы они не были…

— Господа-товарищи! Эй! Есть врачи?

— Я врач. Что случилось?

— Кажется, перелом.

— Да, кости у нас у всех хрупкие. Иду-иду. Господа, отложим этот спор. Моя принципиальная позиция, впрочем, ясна.

— Врачи есть, спрашиваю?

— Иду, иду.

2010 год. Колыма. Подземный комплекс 9-Щ453.

— Товарищ полковник! — молоденький лейтенант чуть не плакал. — Каждый второй…

— Что ещё? В чем дело?

— То же самое, товарищ полковник!

— Они хоть живы?

— Живы, товарищ полковник… но… эта… ни соображают ни хера. Глаза стеклянные, во…

— Остановить разморозку сектора. Чернова ко мне.

— Есть! — лейтенант с синим лицом, в полуистлевшей форме, лихо козырнул и побежал по коридору.

Полковник склонился над картой комплекса и обвел красным карандашом еще один сектор.

Снизу донёсся дикий крик — это орал какой-то бедняга, — наверное, из восточного сектора. Полковник поморщился: раствора на всех не хватало, так что люди иногда просто сходили с ума от боли в отмороженных мышцах.

За железной дверью забухали сапоги.

— Товарищ полковник! Старший лейтенант Чернов по вашему приказанию прибыл!

— Вольно, лейтенант. Доложите обстановку.

— Разморозка личного состава лагеря идет по плану. По невыясненным причинам возникли трудности с восточными секторами. Много мертвых, еще больше полуотмороженных. Работы остановлены до вашего распоряжения.

— Вы их видели?

— Так точно, товарищ полковник.

— Давайте без формальностей. Как они?

— Если без формальностей, то хуёво, товарищ полковник, — молодцеватый Чернов, уже неделю как живой и потому похожий на человека, позволил себе едва заметно усмехнуться в усы. — Ну дурачки, одним словом. И глаза такие… знаете…

— Знаю. Скажи главное: они приказы понимают?

— Да, приказы выполняют. Рявкнешь по-нашему, они на раз всё делают, как на маневрах.

— Оружие держать в руках могут?

— Не зна… так точно, товарищ полковник. Легкое стрелковое оружие могут.

— В таком случае продолжить разморозку сектора.

— Но…

— Никаких но. В стране сам знаешь что творится. Контрреволюция. Нам понадобится каждый штык, каждый винт. Пришли мне Рыбина.

— Который штрафбатом командовал?

— Того самого. Справится Рыбин. А не справится…

— Так продолжать?

— Да. Ступай.

— Есть! — Чернов приложил руку к полинявшей фуражке и скрылся за дверью.

2010 год. Самара.

— С-сволочь, — обессиленно сказал Лысый, бросая в сторону окровавленную тряпку.

— Никак? — бородатый кавказец ухмыльнулся, но глаза остались серьезными и холодными.

— Ничего его не берет. Мы уж чего с ним только не делали…

— Зрачки смотрел, уродец? — кавказец уже не улыбался.

— Да. Боли не чувствует. Ему яйца калёными щипцами рвали, а ему хоть бы хны.

— Они все такие? Как ты думаешь, Лысый?

— Да нет вроде. Командуют-то ими, небось, нормальные. А эти зомби какие-то. Откуда они только взялись? И форма какая-то странная. Тряпки как будто хуй знает сколько в луже лежали. Не гнилые, а вот как бы…

— Хватит пиздить, — в комнату вошел Ханчик. Лысому достаточно было краем глаза глянуть на него, чтобы понять: дело действительно плохо.

— Так, братва, слушай сюда. Надо уёбывать.

— Ты чего? Мы ж весь город держали. Нас Масуд на такие бобы поставит, что…

— Ты не понял? За бугор надо уёбывать. В городе местные сбесились.

— Они ж всегда…

— Всегда. А когда эти появились, они с цепи сорвались. Набережную сейчас громят.

— Там же наши были.

— Их всех порезали.

— Эти, отморозки?

— Нет, местные бараны. Уходим, быстро.