Валентин Куликов - Пророки желтого карлика

- Кербышев, ... ты? - удивился Евгений Палыч, но сразу поправился: Молодец!

В то же мгновенье, чувствую, строй за моей спиной сдвинулся и вот уже локти ребят жестко упираются в мои локти.

- Нужно всего десять человек, - повторил Сан Саныч, - но раз вы все изъявляете желание испытать свою волю, пойти на риск, будем делать отбор. - И он стал прохаживаться, как обычно, вдоль нашей шеренги, внимательно вглядываясь каждому в глаза.

Все замерли. Что и говорить, неважно себя чувствовали те пацаны, которым был дан отвод. А мне Евгений Павлович отвода не дал, я же был первым!

И вот когда мы с Пашкой вспоминали нашего Волкова, я ему впервые признался, что пошел в педагогический именно потому, что мечтал стать таким же, как он. Кстати говоря, Евгений Палыч меня и от заиканья вылечил: взял да и назначил командиром подразделения. Тут уж не помычишь, а хочешь - не хочешь, подавай команды, других поторапливай. И попробуй над командиром кто-нибудь хихикнуть в строю - сразу наряд на кухню чистить котлы. А в армии я от своего заикания и совсем, как-то незаметно вылечился.

... С Пашкой Ковалевым мы встретились снова только через несколько лет, уже после окончания институтов, и все благодаря тому же Евгению Павловичу. Он объявил как-то общий сбор: каждый из нас получил открытки с обозначением места прибытия в Подмосковном лесу. Форма одежды была указанна походная, время - 00 часов. И поехали мы все, кто мог, в этот лес. Сел я в электричку, смотрю - напротив знакомое лицо. Только с бородой. "Ба, - говорю, - мичман Ковалев! Вы ли это?" А он щурится своими близорукими очами и не узнает. Я ему: "Разведка донесла, вы стали ученым мужем, так наденьте же очки и вы убедитесь, что перед вами..." Тут он признал меня, замотал головой. "В экую дубину, Кербышев, вымахал, говорит.

- Рад тебя видеть!" Куда путь держишь на ночь глядя?" "Туда же, отвечаю - куда и ты", - и показываю открытку.

Всю ночь просидели мы тогда у костра.

Собралось человек тридцать, некоторые даже с женами. Евгений Павлович был доволен! Приятно было на него смотреть. Маленький, тщедушный, но с задорным хохолком на затылке, хотя виски уже и поседели, он примостился как гном, на большущем пне, и сидел так, болтая ногами в начищенных, как всегда до блеска, штиблетах и ярко оранжевых, тогда очень модных, носках. Платок у него на шее тоже был оранжевый. И от этого платка, от пламени костра лицо его озарялось, когда он наклонялся немного вперед, каким-то мятежным светом. Мы все тоже повязали свои платки под воротниками сорочек, как было принято еще на Балтике - у каждого свой цвет.

- Ну что, братишечки, - сказал Евгений Палыч, - нагляделись друг на друга, кто какой стал? Теперь докладывайте, кто с чем пришел. У кого успехи, у кого поражения?

... Разъехались мы с первой электричкой.

На прощанье Волков и говорит Ковалеву:

- Так вот что, мичман, не замыкайся в себе. Дело у тебя, видно, не из легких, так ты не забывай, что даже среди обезьян, не только у людей, новаторы не переводятся, это опытами подтверждено, а посему, если что, сразу давай команду:

"Свистать всех на верх!" Понял? А лично я верю в успех твоего абсолютно безнадежного предприятия. Слышишь? Абсолютно верю, борода!

И вот теперь мы с Пашкой дали такую команду. И хотя пока не ведаем, какой экипаж соберется на нашем судне, найдутся ли добровольцы, чтобы пойти с нами в дальнее плавание: мы с ним твердо решили - не отступать, идти полным вперед!

Я даже стихи сочинил, нечто вроде нашего гимна. Есть в них такие строчки: "Пусть дуют сто ветров, прольется сто дождей, мы не изменим курс упрямых кораблей!" Пашка, правда попрекнул меня как-то за "страсть к сочинительству", надо, мол, дело делать, а не вирши плести. Чудак человек! Я же не физики без лирики - никуда. Вобщем, надо работать, работать и работать. Как звери. Все-таки, как это здорово, что мы встретились с Ковалевым! Евгения Павловича из меня явно не получилось, не говоря уже об Антоне, моем любимом Антоне Макаренко. Что бы я делал, если бы не Пашка? Если бы не эта потрясающая идея - создать язык, который поможет новым поколениям с детства приобщаться к высочайшим достижениям разума, понимать законы развития общества и служить человечеству в полную силу своего высоко развитого интеллекта...

Глава 4.

БРАТЬЯ ПО КРОВИ

(Из дневника Ковалева)

Сегодня первая сходка.

Любопытно, кто же придет? Звонков было несчетное количество и воображение рисовало разные картины, от оптимистических "натюрмортов"

забитых восторженными людьми квартир до серых набросков угрюмых сборищ пессимистов. Черт побери, ведь все они совершенно незнакомые люди! Впрочем, некоторых мы знаем. Например, Владик. Этот придет нечего сомневаться. Или Таня...

Знакомство с Таней произошло с месяц назад. В это время я прорабатывал одновременно языкознание, теорию музыки и теорию стихосложения. Спасибо Ленке, без нее этих книжек я бы нигде не достал! Шенгели и Жирмунский, Якобсон и Хомский мирно соседствовали в книжных кучах на моем столе вместе с "Гравитацией"

Уилера и работами Понтрягина по теории групп. Последние были попроще, это - моя стихия, а вот другие... Дураку понятно, что одно дело читать, при всей привычке к такого рода занятию, совсем другое - обсуждать с человеком, который на этом собаку съел. Другими словами, нужен был человек, обожающий собачатину, скажем, под музыкальным соусом. Так вот мне мамастик как-то и говорит: "Слушай, тут появилась одна любопытная девица, она кончила консерваторию, пишет музыку, мечтает стать профессиональным композитором. Хочешь, познакомлю? Ну, на то, чтобы нас знакомить, у матушки времени, конечно, не нашлось и я уже стал забывать про девицу-композитора. Вдруг, однажды мать приносит два билета на вечер в дом литераторов. Возьми, говорит, кого-нибудь с собой, там она, мол, будет петь свои песни, заодно и познакомитесь. Я конечно, обозлился, как это знакомится с человеком, которого в глаза не видел, и при этом кивать на другого, видевшего его всего лишь раз и то мельком. Маринка пойти со мной, как всегда не смогла: теща опять проявила проницательность и от вечернего дежурства с Гошкой отказалась. Сгореть от злости мне не дал верный друг Дмитрий, который почему-то сразу согласился меня сопровождать.

Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная). Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания вечера.