Татьяна Апраксина - Предсказанная

Анна покатала на языке необычное слово, кивнула. Да, так было удобнее, чем «владетель». Естественнее и живее.

— Что это значит?

— Серебряный, — улыбнулся он.

— Я так и подумала, — кивнула Анна.

— Ты владеешь даром различения сути в словах, королева. На каком бы языке они ни звучали. А нынешняя ночь наделила тебя силой.

— Почему именно я… мы?

— Об этом ты узнаешь позже. Слушай, как играет твой спутник.

Девушка слегка покраснела — в самом деле, нашла время болтать. Вадим наверняка обидится. Она сама уж точно обиделась бы. Но — музыканту было не до того. Он играл, полуприкрыв глаза, какую-то мелодию без слов, может быть, импровизировал. Такого Анна ни разу не слышала ни в одном клубе, ни на одной записи. Известные группы типа «Blackmore's Night» или «Clannad» пытались играть нечто похожее — но у них все время выходила попса. Может быть, с кельтскими мотивами — но то, что можно слушать на вечеринке или в офисе. Вадим же играл другое — и, как показалось Анне, впервые в жизни. В музыку вплетались волшебство нынешней ночи, древняя печаль и ожидание будущей радости, долгая память сидевших у огня и нетерпение пробуждающихся деревьев.

Из темноты за кругом света выходили призраки. Полупрозрачные силуэты длинноволосых девушек в тонких светлых одеждах и юношей с венками на головах, статных женщин под руку с бородатыми плечистыми воинами. Все они собрались на границе света и молча слушали.

— Кто это? — Анна постучала кончиками пальцев по рукаву куртки Гьял-лиэ.

— Духи памяти, королева. Прошлое земли твоих предков. Обычно они спят в корнях деревьев, и редко пробуждаются. Твой спутник сумел пробудить их своей музыкой. Сегодня добрая ночь, королева!

Серебряный забрал у Анны импровизированный кубок, плеснул вина из своей чаши.

— Выпьем за память, королева.

Вино показалось Анне горьким — совсем не то, что она пила еще недавно. Она опрометчиво сделала большой глоток, и сейчас терпкая колючая горечь встала колом в горле. Стараясь не морщиться, Анна все же проглотила вино. Гьял-лиэ поймал ее разочарованный и удивленный взгляд, улыбнулся одними губами.

— Память горька, горше этого вина. Но — найди в себе силы, выпей до дна. В памяти не только горечь, но и сила.

Анна послушно начала пить, пытаясь сдержать отвращение. Всего оставалось на три глотка. Первый был еще терпимым, второй показался едким ядом. А вот третий… Вино легким пряным медом прокатилось по небу. Скользнуло в горло — а оттуда словно сразу в кровь. Нахлынула теплая волна. Пришла необыкновенная ясность разума. Анна поняла, что может вспомнить любой день своей жизни — от самого рождения. Детские игры, обиды и радости, первая влюбленность, первая потеря. Каждое воспоминание было ярким и свежим, словно все случилось только вчера. Анна вспомнила сладкий запах духов бабушки, которая умерла, когда внучке было всего-то года два, цветные витражи в дверях квартиры своего школьного приятеля — все то, что, казалось безнадежно потерянным.

— Это ненадолго, да?

— Да, королева, ты права. Это мой дар — но он недолговечен, как все дары Полуночи.

— Жаль, — прошептала Анна. — Так не хочется забывать…

— Ты поймешь, что забвение — благо, а не проклятье, — тихо ответил Серебряный. — Но сейчас наслаждайся памятью, королева, эта ночь принадлежит тебе по праву…

— А Вадиму ты дашь этого вина?

— Нет, королева, ему — другое. О том ты узнаешь позже, прости меня…

За что предлагалось простить — Анна не поняла. Может быть, это — только вежливая фигура речи. Владетель Южных земель Полуночи вообще был вежлив, несколько архаично. Не только в том, как строил фразы и обороты — каждым жестом подчеркивалось нечто, для чего Анна не могла подобрать верного слова. Старомодная галантность, может быть.

Закончилась последняя мелодия. Их было всего-то три, поняла вдруг Анна. А казалось — прошло несколько часов. Нет, Вадим сыграл две песни из своих старых и одну импровизацию. От силы пятнадцать минут. Со временем вообще творились чудеса. Луна как зависла в одной точке неба, так и не сдвигалась с нее. Ночь словно замерла.

После недолгой паузы публика разразилась восторженными благодарностями. Все говорили, рычали, лаяли и трещали скопом, так что Анна немножко запуталась, кто что говорит. Впрочем, суть сказанного была проста — «спасибо». А это хоть и звучит по-разному, но всегда понятно. Вадим смущенно улыбался. Еще одна общая черта — неумение принимать похвалу, отметила Анна. Делать — так легко и просто, а вот выслушивать комплименты сделанному… Какое-то особое умение, доступное другим людям. Анна могла сколько угодно гордиться тем, как и что сделала — но если ее хвалили, тушевалась.

— Нам пора, король и королева, — легким струящимся движением поднялся Гьял-лиэ. — Двор Полуночи ожидает вас.

— А, то есть, это только начало? — удивился Вадим.

— Небольшая передышка перед праздником, — улыбаясь, склонил голову властитель. — Надеюсь, наше гостеприимство не утомило вас и не заставило сожалеть о чем-то?

— Нет, что ты! Все было прекрасно. Благодарю вас… — Анна постаралась улыбнуться всем, кто был на поляне. Ворон сделал небольшой круг над костром и уселся Анне на вовремя подставленную руку. Хватка когтей была крепкой. Весила птица, как хороший упитанный гусь. Потоптавшись по рукаву, ворон склонил голову набок и издал громкий скрипучий звук, больше похожий на лай.

— Каркнул ворон — «Nevermore»… — улыбнулся Вадим.

— Скорее уж — never again, — уточнил Гьял-лиэ. Он протянул руку и погладил ворона по тяжелому клюву. Птица покосилась на него, еще раз тявкнула, расправила крылья, задев Анну по лицу. Взлетая, ворон едва не сбил ее с ног. Надо же, удивилась девушка — а с виду такая изящная птица.

Серебряный пригласил их идти за собой. Анна быстро поняла, что возвращается по той же тропинке, что пришла на поляну. Микроавтобус по имени Одноглазый терпеливо дожидался на обочине и, завидев Анну, посигналил ей. «Наконец-то вернулись», разобрала она.

На этот раз устроились в салоне, который, надо заметить, чистотой не блистал. Гьял-лиэ небрежно смахнул пыль с сидений, усмехнулся, что-то отстучал пальцами по оконному стеклу. «Ну, да» — сконфуженно ответил Одноглазый. «Кто бы меня еще вымыл и вычистил…». Анна рассмеялась. Грустная маршрутка ей нравилась. Анна вообще хорошо ладила с техникой — уж точно лучше, чем с людьми. У отца всегда были машины, и с самого детства она помогала их ремонтировать. Никогда не боялась измазаться или испортить маникюр. Ей нравилось все — замысловатые названия инструментов, запах солидола, хитрые принципы работы двигателей. Уже лет в двадцать она могла компетентно поспорить с любым автомехаником. Те, что были халтурщиками, шарахались от девушки, как от огня. Женщина, лучше них разбиравшаяся в ремонте автомобилей, их пугала. Как ведьма — средневекового монаха. Анна и называла себя в шутку «техногенной ведьмой». Иногда достаточно было просто подержать в руках закапризничавший прибор, поговорить с ним. Знакомые обращались к ней, как в ремонтное бюро.