Евгений Войскунский - Девиант

Как будто оперу показывали из давнишней испанской жизни.

— Джаник, я хочу в Севилью, — сказала Ольга.

— У нас заказан на двадцать второе отель в этой, как ее… в Марбелье.

— Хотя бы на один день. Севилья же недалеко. Успеем до двадцать второго.

— Ладно, — сказал Джамиль. — Позвони в рецепцию, спроси, как ходят автобусы в том направлении.

Ольга тут же позвонила и узнала: очень просто, в Travel agency купить экскурсию в Севилью, только и всего.

И утром, после завтрака, Джамиль отправился в Travel agency. А Ольга принялась мыть голову, потом просушила феном. Только вышла из ванной в цветастом японском халатике, с копной пышно распущенных после мытья волос, как в дверь постучали.

Вошел Олег, улыбаясь широко и, как показалось Ольге, несколько виновато. На нем сегодня не майка и не пестрые бермуды (в таком виде могли бы и не пустить в приличный отель), а джинсы и распахнутая на груди голубая рубашка.

— Holla, Оля, — сказал он, шагнув в комнату. — Вы вчера отказались от таймшера…

— Не отказались, а решили подумать.

— Да? Катя сказала, что отказались, и я подумал, что вы сегодня уедете, и вот зашел попрощаться. Портье дал номер вашей комнаты.

— Садись, Олег. — Ольга кивнула на кресло у низкого столика и сама села в кресло напротив. — Не кури, пожалуйста. Мы пока не уезжаем. Вот только в Севилью хотим. Джан пошел покупать билеты.

— Севилья — это чудо. Надо бы вам и в Гранаду съездить, посмотреть Альгамбру.

— Гранада — это чудо, — поддразнила его Ольга.

— Совершенно верно. Мир полон чудес.

Они помолчали, глядя друг на друга.

— Оля, — сказал Олег, понизив голос. — Милая Оля, я очень перед тобой виноват…

— Нисколько не виноват. — Ее голос прозвучал резковато.

— Знаю, ты уязвлена тем, что я исчез надолго… не объяснил, не объяснился…

— Не нуждаюсь ни в каких объяснениях.

— Оля, не надо так… непримиримо… Понимаешь, когда я прилетел в Индию, меня будто захватил поток…

— Тебя захватила твоя Чару.

— Поток разнообразной жизни. Можно сказать — я услышал, как течет сама История.

— История и у нас течет, не только в Индии.

— Это верно. Но когда с московских улиц попадаешь в мир совершенно другой, то тебя будто оглушает… и ты пытаешься понять мир не как простое скопление вещей… Мне трудно выразить словами, Оля…

— Ах, Олег… твои вечные фантазии… — с потаенным вздохом сказала она. — Понять мир! Просто не умеешь жить как все.

— Оля, прости меня!

— Тебя вечно заносит. Не замечаешь, что своими поступками причиняешь боль. Вот и Катя вчера… Заморочил голову бедной девочке…

— Прости, прости! — Олег вдруг пал на колени и обнял ее ноги. — Умоляю тебя, прости!

— Встань сейчас же! — крикнула она.

И тут распахнулась дверь, вошел Джамиль. Остановился на миг. Лицо его, обрамленное черными бакенбардами, потемнело. Не глядя на поднявшегося с колен Олега, он прошел к окну, бросив на ходу Ольге:

— Я оплатил экскурсию в Севилью. Завтра в девять.

Возникло трудное молчание.

— Сильный ветер сегодня, — сказал Джамиль.

Олег вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет, сунул ее обратно. Он как-то ссутулился больше обычного, словно стремясь стать малозаметным.

— Понимаю, должен уйти… — Он вздохнул. — Оля тебе подтвердит: я просто просил прощения.

Ольга сидела молча, подперев щеку ладонью. На ее гладком лбу прорезалась между бровей складочка.

— Я, как всегда, во всем виноват. — Олег опустил голову. — Простите. Всего вам хорошего.

Он шагнул было к двери, но тут Джамиль сказал резко:

— Очень хочу набить тебе морду.

— Ну набей… если сможешь…

— Перестаньте! — властно сказала Ольга. — Уходи, Олег.

— Я тебя ненавижу, — сказал Джамиль, медленно двинувшись к Олегу. — Ни одному слову не верю, клянусь. Взлетел над побережьем! Прогуливал китайских собак! Сплошное вранье!

— Это дело твое — верить или нет. — Олег сощурил узко посаженные синие глаза. — Джамиль, не советую лезть в драку, — быстро добавил, уловив его угрожающее движение. — Я занимался карате.

— Чем еще занимался? — Джамиля было не узнать: лицо будто затвердело, баки топорщились. — Циновки плел? Баб соблазнял?

— Ты живешь во времени, — сдержанно ответил Олег, — и я живу во времени. Только мы по-разному понимаем…

— Что? — выкрикнул Джамиль. — Что понимаем по-разному? Ты вообще ничего понимать не хочешь. Ты… ты девиант!

— Девиант? Ах, ну да, девиация… То есть отклонение… А ты чем занят, Джамиль? Ты, физик, занят наукой? Черта с два. Харчевню открыл, шашлыки жаришь. Нувориш!

— Новый русский, да? Ну и пусть! А ты кто? Новейший русский? Ошалел оттого, что свобода теперь, слинял за границу…

— Прекратите! — заорала Ольга, ладонями сжав виски. — Заткнитесь оба! — Ее голос сорвался в визг.

— Все, все, умолкаю. — Олег пошел к двери. — Только учти, — бросил Джамилю, — ты не Штольц, я не Обломов. Оля, прости! И прощай.

3

— А денек-то сегодня хорош, — сказал Аффонсо, задрав к небу клочковатую желтую бороденку, отросшую за время плавания.

День, и верно, выдался погожий. Корабли, стоявшие на якорях, лишь слегка покачивало на зыби. С неба наконец-то сползли тучи, поливавшие нас холодным дождем, пока мы шли черт знает куда (перекрещусь при мысли о черте), не зная, обогнули ли мы проклятый этот мыс или все еще не дотянули до него. Наши корабли мотало и швыряло с волны на волну, с волны на волну. Стонали переборки, скрипели и гнулись мачты, будто под тяжестью туч, и ветер завывал страшно. Молнии то и дело взрезали темное небо — не иначе, как он (опять перекрещусь) скалил зубы.

Мы валились с ног, окоченевшие, обессиленные, третий день без горячей еды. И ропот пошел на «Сао Рафаэле». Аффонсо, ну да, он-то первым и начал зудить и подбивать нас, матросов, на бунт. Но когда капитан с высоты кормовой крепости закричал нам, сгрудившимся внизу, на главной палубе, чтобы немедленно спустились в трюм вычерпывать воду, — вперед выступил не Аффонсо, нет, а его дружок Жануарио с лошадиной нижней челюстью. Да, Жануарио проорал сквозь завывания ветра требование экипажа: повернуть обратно и идти в Лиссабон… потому что вперед дороги нет, а в гости к морскому епископу никто не хочет. Капитан стал грозить заковать бунтовщиков в кандалы, а зачинщиков вздернуть на рею. И он это сделал бы, потому что капитан «Рафаэля» был нисколько не добрее своего старшего брата, капитана-командора, шедшего на «Сао Габриэле». Но тут кормчий крикнул, что с «Габриэля» сигналят флагами о перемене курса.