Николай Шагурин - Новая лампа Аладдина

Дверь флигелька открылась, и Рун-Рин оказался нос к носу с Хуссейном в его обычном пестром халате и зеленой чалме.

Рун-Рин приветствовал его условным знаком и словами "Либертасиа у демократида", что на микроландском диалекте означало "Свобода и демократия". Хуссейн отвечал тем же. Потом отступил на шаг, и на лице его отразилось нескрываемое волнение.

- Вовремя, друг! Ты знаешь, что тебе нужно немедля уходить?

Исмаилит показал ему объявление о розыске, доставленное ему рабочим типографии, работавшим в ночной смене.

- Утром эта бумага будет красоваться на всех стенах.

- Считай, что я уже ушел, - ответил Рун-Рин, помахивая чемоданчиком-портфелем.

- Рано пташечка запела, - бросил сквозь зубы исмаилит. Ты еще в когтях у тигра.

Он посмотрел на часы.

- Через два часа сюда явится гость. За это время ты должен перевоплотиться.

Хуссейн открыл дверь в соседнюю комнату и позвал:

- Месье Антуан!

Оттуда, как чертик из табакерки, бойко выскочил маленький смешной старичок. На седой его шевелюре был зачесан старомодный кок.

- Рекомендую тебе, Тило: месье Антуан Бидо, волшебник ножниц и парика, лучший и непревзойденный гример всех европейских театров.

Старичок поклонился и потряс коком, что, видимо, означало приветствие.

- Либертасио у демократида.

Месье Антуан посадил Рун-Рина и Хуссейна рядом и принялся внимательно изучать их лица в анфас и профиль, время от времени бормоча себе под нос:

- Так, так! Сходство налицо. Тре бьен! * Смуглость почти одинаковая, только надобно усилить чуть-чуть... Носы, представьте, очень схожи, даже искусственной горбинки не нужно. Тре бьен! Шарман **, - он хлопнул в ладоши и раскрыл принесенный с собой "докторский" саквояжик. - Задача проще, чем я думал.

Достав парикмахерский снаряд и несколько флаконов, он молниеносно наголо обрил голову Рун-Рина, затем протер голову, лицо и руки генерального конструктора жидкостью с характерным запахом йода, выкрасил

Отлично (франц.).

** Прелестно (франц.).

брови в черный цвет и "срастил" их, наклеив кусочек шерсти. Затем лицо Рун-Рина украсили черные усы. Через полчаса рядом с Хуссейном сидела его неотличимо точная копия.

Во время этих процедур Рун-Рин не отрывал глаз от лица Хуссейна, который всегда в какой-то мере был загадкой для генерального конструктора. Сын индуса и цыганки, Хуссейн родился в Микроландии, куда отец его, резчик по дереву, эмигрировал с группой приверженцев Ага Хана после индусско-пакистанской резни 1947 г. В общине Хуссейн пользовался большим влиянием. Возможно, он был резидентом "живого бога" в этой стране. Возможно, возможно...

Но тот, кто сумел бы заглянуть в "тайное тайных" исмаилита, узнал бы, что в этом человеке не осталось ни капли того оголтелого фанатизма, которым отличаются последователи ислама. Под маской уличного предсказателя судеб, он по поручению Ага Хана много странствовал и видел, как исмаилитская верхушка - купцы, промышленники, банкиры, финансисты, судовладельцы-нещадно эксплуатируют исмаилитские низы: крестьян, ремесленников, рабочих, простой трудовой люд, своими мозолистыми руками наполняющий их сейфы. Он уже давно не верил ни в аллаха, ни в пророка Мухаммеда, ни даже в его зятя Али, который у части исмаилитов котируется порой выше Мухаммеда.

Это был революционер по призванию, один из лучших боевиков подпольной организации "Свобода и демократия". Последнее время его боевая группа готовила покушение на Фуркаля и столпов его режима.

- А глаза? - спохватился Рун-Рин.

- И это предусмотрено, месье. - Бидо открыл коробочку и покопался в ней, выбирая контактные линзы, Рун-Рин стал обладателем черных, как маслины, глаз.

- Вы, я вижу, виртоуз своего дела! - заметил он.

- То же самое сказал Томмазо Сальвини, когда я в "Ла Скала" гримировал его для роли Отелло.

- Так сколько же вам лет? - изумленно спросил

Рун-Рин, вспомнив, что великий актер скончался уже лет шестьдесят назад.

* Томмазо Сальвини (1829-1915) - великий итальянский трагик. "Ла Скала" - итальянский оперный театр, существующий и поныне.

Маэстро, склонив голову набок, любовался своей работой.

- Можете представить себе, сколько времени я служу Мельпомене *, если будучи уже в зрелом возрасте участвовал в штурме Бастилии, - скромно сказал месье Бидо.

И, очень довольный своей остротой, долго смеялся старческим дробным смешком.

- Довольно шуток, - сурово сказал Хуссейн. - Тило, переодевайся.

Он принес комплект одеяния, точно такого же, какое было на нем самом, и показал Рун-Рину, как повязывать чалму. Вот-вот появится тот, кого я жду.

- Давай попрощаемся, Хуссейн, - сказал Рун-Рин.

Они сердечно обнялись.

- Из Бомбея ты направишься в Карачи, - напомнил Хуссейн. - Явишься по адресу, который я тебе дал, и получишь новые документы на имя австралийского скотопромышленника. Там же отдашь охранную грамоту и паспорт. Все будет незамедлительно доставлено мне. Я поеду поездом через другой пограничный пункт. Пароль: "Я из Магриба". Отзыв: "А я ваш земляк".

- Помню. Приложи все усилия, чтобы устроить Фуркалю этот заем. И пусть дело идет своим чередом. Все остальное я беру на себя. Встретимся в лучшие.времена.

- Ну, все, - сказал Хуссейн. - В случае непредвиденных обстоятельств - вот.

Он приподнял висевший на гвоздике плащ и показал спрятанный под ним бесшумный автомат.

- Понятно, - сказал Рун-Рин. - Гостя встречу я.

Щелкнул замок комнатки, где укрылись Хуссейн и месье Бидо. Гость не заставил себя ждать. Через двадцать минут близ "Ягуара" остановилась вторая машина, из каторой вылезли два субъекта: Нике (агент № 29) и Микс (агент № 32) с весьма банальными физиономиями. Это были не какие-нибудь светила детективного мира, а рядовые филеры наружного наблюдения, туповатые, исполнительные, но "неперспективные", так сказать, сотрудники на побегушках. Как было принято, Нике и Микс работали всегда "в паре".

- Будешь подстраховывать меня, - приказал

* Муза театра.

Нике. - Кто выйдет, не задерживай, только хорошо заметь. Через час после того, как мы уедем (он подчеркнул "мы"), можешь прекратить наблюдение. Давай встретимся и пообедаем "Под белым колпаком" (так .именовался кабачок, на вывеске которого был изображен толстый повар, листающий огромный кулинарный фолиант. Заведение третьеразрядное и по ценам вполне соответствующее тощим карманам Никса и Микса).

- Кто? - спросил хрипловатый голос Хуссейна с характерным восточным акцентом.

- От его превосходительства господина Дельфаса, - тихо отозвался Нике. Дверь открылась, и филер вошел, низко кланяясь и озираясь по сторонам.

- Надеюсь мы одни?

- Абсолютно, - заверил "Хуссейн".