Журнал «Если» - «Если», 1998 № 06

А через минуту Петр Алексеевич перестал слышать и звон, и Гаврюхины стенания, потому что в снаряде заурчали насосные машины.

Все задрожало. Послышалось сперва негромкое шипение, которое быстро переросло в такой рев, что казалось, сама Земля разлетается на куски. Снаряд уже не дрожал, а трясся всей своей громадой, а рев все нарастал и крепчал. Жбанков вдруг почувствовал, что сейчас умрет. Груди стало тяжело, словно на нее насыпали сажень земли, уши заложило, уже казалось, что ревут трубы иерихонские и вопят черти. Тут Петр Алексеевич сам проклял себя, что законопатился в этой железной могиле и себе, и людям на погибель…

Ему представилось, как внизу разбегаются ребятишки, напуганные огнем и шумом, как крестятся бабки и разевают беззубые рты старики, и друг его, помещик Дрожин, держась за сердце, смотрит на серую железную колокольню, которая изрыгает огонь и тяжко отрывается от ровного поля. Жбанков начал читать про себя: сначала Господу Иисусу, затем Святому Духу и Ангелу Хранителю, после Животворящему Кресту. Не забыл и Мытаря, и Трисвятое, и даже Хвалебную песнь Богородице припомнил.

И тут шум стал утихать. И вместе с тем пришла легкость, очень какая-то странная… «Падаем!» — мелькнуло в голове.

— Падаем! — закричал купец в голос и забился на койке, словно в припадке.

— Полно кричать, барин, — раздался спокойный голос Степана. — Не падаем — летим.

Потом важно добавил:

— К планидам летим!

Последующие дни Петр Алексеевич привыкал к разным особенностям нового положения. Большую часть времени он проводил в своей кабине, на койке. Особенно невыносимо было, когда все вокруг стало летать. Жбанков этому не удивлялся, потому что читал о такой заковыке в «Ведомостях». Пришлось воспользоваться ремнями, поскольку от каждого шевеления купец подымался в воздух, и если бы кто-то из людей вошел и увидел это, то наверняка бы подумал: «Солидный человек, а висит кверху пузом, что твоя муха».

Гаврюха же, по молодости своей, воспринял возможность полетов с поросячьим восторгом и радостно порхал по коридору. Правда, радость его продолжалась не очень долго. Потом вернулась желанная тяжесть.

Меринов пояснил, что это потому, что идет торможение.

В редкие свои вылазки из кабины Петр Алексеевич видел, как инженер сидит в рубке, в массивном дубовом кресле, обделанном кожей. Перед ним стояла железная тумба с глазками и рычагами, за которые Меринов держался. На тумбе громоздилась хитрая штука, похожая на арбуз с мигающими огоньками вдоль полос. За этот «арбуз» купец заплатил чистым золотом пять тысяч рублей. Без него, как было известно, и вовсе не долететь до планет. Вещь была не наша, неземной работы. Степан и Вавила были тут же и тоже держали рычаги или крутили колеса по указанию инженера. А дед Андрей обычно проводил свободное от стряпни время под полом, где ползал, что-то подкручивая и подмазывая. Дело было, как понял купец, в общем нехитрое, и совершенно незачем было переплачивать немцам, а хоть бы и нашим, столичным, когда и сами с усами.

Иногда он слышал, как Вавила ругается с дедом Андреем. Вавила обвинял его в плохой стряпне, говоря при этом, что «такой тухлятиной только глистов травить». Дед в ответ называл Вавилу каторжником и рыжей образиной.

Наконец наступил день, когда Меринов объявил радостное известие.

— Скоро конец дороге, — сказал он. — Идите теперь, Петр Алексеевич, к себе и привяжитесь накрепко, а то будет такая карусель, что немудрено и бока отломать.

Тут он пригнулся к тумбе и быстро-быстро заговорил непонятными для Жбанкова словами.

— Ты с кем это беседуешь? — удивленно спросил купец.

— С планетами, — ответил инженер.

— Да как же с планетами? — рассмеялся Жбанков.

— Обычное дело, — ответил инженер, не видя причин для веселья.

— Надо на тамошний вокзал сообщить, что прибываем.

— И они тебя слышат? — недоверчиво поинтересовался Петр Алексеевич. — Каким макаром?

— Посредством радио. Господина Попова изделие. Вот послушайте. — Меринов повертел колесико, и Петр Алексеевич своими ушами смог уловить, как бормочут и переговариваются невидимые ему люди, причем слова попадались как знакомые, так и вовсе не известные.

— Хе! — купец с довольной улыбкой погладил бороду. — Взаправду, слышно. А что, я могу так и со старухой своей пообчаться?

— Ежели в доме есть радио, то очень даже просто, — пожал плечами инженер.

— А Бог его знает, что у меня там есть. Пойду у Гаврюхи спрошу.

— Постойте, Петр Алексеевич. Не требуется ходить, — Меринов опять повертел колесо и сказал в деревянную коробку. — Скажи, Гаврила, есть у вас в хозяйстве радио?

— А на что оно нам? — донесся глухой, как из бочки, голос Гаврюхи. — У нас граммофон имеется.

— Гаврюха! — не смог сдержать восторга Жбанков. — Ты меня слышишь?

— Ну слышу, — проговорил приказчик.

— И я тебя слышу. Ну дела!

Опускание на планеты было и впрямь непростым. Грохоту и тряски было поболее, чем при подъеме с заречных лугов. Купец решил, что, видимо, дело это обычное, раз никто не пугается и не кричит «караул». Но здоровья ему это стоило. Пришлось все утро промаяться с головной болью, в то время как другие уже вышли из снаряда и обозревали окрестности. Сам купец, хоть и был любопытен, но на улицу пока не спешил. Выглядывал только через стекла и видел громадного масштаба площадь, мощенную плитами, всю уставленную чужими снарядами, такими разными, что не было возможности найти хоть два похожих. Среди снарядов можно было разглядеть долговязую фигуру Меринова, который бродил, подметая плиты полами шинели, глядел на снаряды и что-то помечал в своей тетрадке.

Гаврюха оказался молодцом. Пока Жбанков с больной головой бока отлеживал, он уже разузнал, где тут ярмарка, и даже распорядился нанять подводы для доставления товара. К тому времени, как все устроилось, Петр Алексеевич нашел в себе изрядно сил выйти на воздух. Надо было с пристрастием оглядеть подводы и лично убедиться, насколько они хороши, крепки ли оси.

Тут ждала его помрачительная картина. Первым делом Жбанков увидал лошадей. И в тот же момент ему захотелось броситься со всех ног наутек.

Лошади были мохнаты, что медведи, и рыла имели — крокодильи!

Потрясение было нешуточным, но видя, что Гаврюха стоит рядом с ними и не боится, Жбанков осмелел и приблизился. Но не чрезмерно, ибо зубы у лошадей выглядели кровожадно.

— Других-то лошадей не было? — спросил он у приказчика.

— Сказывали, эти самые лучшие, — беспечно ответил тот.