Олег Тарутин - Рассказы вьючного ящика

"Как же я это сделаю? Не надо бы... Эй!.." - крикнул Вадим.

"Не бойтесь, - веско проговорил Вист, - начали!"

.. .Разбрызгав щебень у подножья склона,

в последний раз качнется эта глыба:

вперед - стремленье и назад-бессилье,

замрет на миг, не ведая исхода,

и тяжко рухнет, словно на века.

.. .Здесь ей лежать у подножья, покой

многотонный лелея,

в землю корнями уйдя, обрастая медлительным мхом...

Кто ее сдвинет? Кому эта кара под силу?..

А человек, спустившийся со склона, уже стоит над глыбой неподвижной, еще не зная, кто он и откуда, не сознавая, для чего он тут.

Но вот ладонь, опережая память, коснулась камня, а за ней - другая.

И ощутились памятные сколы, и замозжила памятная боль.

Еще усилье - вздыблена махина!

И-сорвана беспамятства завеса!

И он-Сизиф (и снова грудью в камень!), который посмеялся над богами, который (и махина снова- дыбом и-навзничь) обманул однажды смерть.

Он - тот Сизиф за мертвой гранью Стикса.

Но разве тень он в этом царстве теней?

И разве тень вздымает он по склону, сдирая мясо каменным скребком?

.. .За пядью пядь, за годом год.

Который?

Сизиф не знает. Лишь однажды глянув на высохшие руки и на плечи, он вдруг поймет, что он уже старик.

Проклятье вам, пирующие боги!

Но вот оно-все ближе-искупленье:

коль не Сизиф, так хоть костяк Сизифов,

но эту глыбу взвалит на вершину

и рухнет рядом грудою костей!

И череп упадет оскалом к небу,

тая в пустых глазницах торжество.

.. .За пядью пядь

все выше, выше, выше...

Что ж замер ты? Что ты узнал, Сизиф?

Все это было! Было! Было! Было!

В бессчетный раз узнал он место это:

усохший куст, склонившийся навстречу,

и пыльный вереск у его корней.

О, беззащитность памяти воскресшей!

В семи шагах желанная вершина,

и шесть шагов дано ему пройти...

В бессчетный раз.

Вот первый шаг, четвертый,

вот пятый шаг...

Пощады мне, о боги! Беспамятства!

И вот - последний шаг.

Вот эта грань. И глыба равновесна:

назад - стремленье и вперед - усилье...

Еще одно последнее усилье!

Пылинка в помощь,

волос в помощь,

капля!

Хохочет небо яростно и жадно.

И глыбы тень, пройдя сквозь тень Сизифа,

стремится вниз, беззвучно грохоча.

.. .Пляшет она по утесам, и, снежному кому

подобно,

все вырастает она, обретая извечные сколы.

Все, что подъем обглодал, возвращает обратно паденье.:

Ниже и ниже спешит, далеко обогнав человека.

Следом идет он, неспешно спускаясь по склону

все ниже, чуждый желаньям и думам, не радостен и не

печален.

С каждым шагом бесстрастным становится он.

все моложе.

Смыты морщины с лица, наливается силою

тело.

Спуск возвращает ему все, что сглодано было подъемом,

глыбе подобно... А глыба врезалась в щебень подножья, .. .В последний раз она еще качнется:

вперед - стремленье

и назад - бессилье.

Замрет на миг, не ведая исхода,

и тяжко ляжет, словно на века.

.. .Вадим вытер со лба пот, чувствуя, как дрожат пальцы: "Да..."

"Учтите, - сказал Вист сочувственно, - то, что вы сейчас испытали, ничтожная крупица истинного Чувства Вечного Бесплодного Стремления. Неправда ли - впечатляюще?"

"И это вы в себе носите? - содрогаясь, спросил Вадим. - Это из вашей коллекции? Ну, знаете... Вот что, -предупредил он торопливо и решительно,не нужно больше никаких экспериментов! Словесно-это еще куда ни шло, а демонстрировать не смейте! Ясно вам?"

"Ладно, - разочарованно согласился Вист. - Экий вы нервный! А ведь вы, мой друг, обитатель планеты, где умеют уничтожать себе подобных, не правда ли? И притом занимаются этим часто и весьма изобретательно, если судить по тому обширному информационному своду, который вы называете "Мишелевым Дюма": "Граф сделал молниеносный выпад, и шпага его по рукоять погрузилась в грудь второго негодяя, который, как подкошенный, свалился на труп своего товарища, пристреленного в начале этой короткой схватки. .." Скажите, полюбопытствовал Вист, - и сейчас у вас такое практикуется?"

Вадиму вспомнились кадры какой-то последней виденной им в городе хроники: фугасные взрывы, вышвырнувшие в небо землю, железо, куски человеческих тел. В щепки разваливались дома, горела техника, горели бегущие люди... И снова взрывы, и снова... И во весь экран-чье-то залитое кровью лицо, распяленный мукой рот...

"Да, - помолчав, сказал Вист, который, видимо, просмотрел эти кадры с экрана Вадимовой памяти.-Еще как практикуется. Да...

А ведь разрушение - редчайшее по своей иррациональности явление. Знаете, Вадим, за все время моих странствий я только однажды встретил нечто подобное на Бело-Синей планете. Да и то жители этой планеты сумели найти куда более рациональную форму для выхода своей неистребимой страсти к саморазрушению. Хотите, расскажу? Вам, право же, полезно будет послушать".

Бело-Синяя планета называлась так по двум господствующим на ней цветам. Конечно же, были там еще кое-какие краски: голубело небо, багровели закаты и рассветы, что-то там чернело и зеленело что-то... Но уж обязательно все творения человеческих рук да и сами люди были окрашены либо в белое, либо в синее, либо причудливо сочетали оба эти цвета.

Вот стоит белый человек, вот спешит куда-то синий. Вот белый на синих ногах. Вот болтает меж собой компания сплошных синих: пятеро женщин и трое мужчин. Вот идет белый, с синей до локтя рукой, а за руку держится семенящий торопливо совершенно белый ребенок...

Стоит белый дом с синими стеклами окон.

Стоит синий дом с белой трубой, в окружении рощицы синих деревьев.

Синее и белое. Белое и синее...

Есть города на планете сплошь засиненные:

и дома, и люди, и сады, и транспорт, и вода в водоемах - как синька. А есть преимущественно белые города с редкими брызгами синевы, если поглядеть с высоты птичьего полета.

В общем, в планетарном масштабе-сочетание этих цветов самое разнообразное и невероятное. Особенно применительно к людям:

метисы - не метисы, мулаты - не мулаты...

Никакой системы, никакой закономерности.

Странно это для взора стороннего наблюдателя. А туземцам, конечно, нисколечко. Ибо и система тут есть, и закономерность имеется.

Закономерность в том, что все синее-это как бы несуществующее, мертвое или разрушенное. А сами обитатели планеты воюют меж собой без передышки, но только чисто теоретически.

Вот, скажем, объявляется теоретическая война одним государством другому. Ну, летит теоретическая авиация на предмет варварской воображаемой бомбежки, сыплются вымышленные бомбы...

Что должно стрястись при настоящей-то бомбежке? Улицы - ад кромешный. Люди - кто убит, кто покалечен, кто контужен. Женщины, мужчины, дети, старики...