Ольга Ларионова - Кольцо Фэрнсуортов

- Бедный мой рыцарь Тогенбург, - сказала Алин, - не хочешь ли ты признаться, что твой монотеизм начал тебя несколько тяготить?

- Однако сколько за один вечер каверзных вопросов! Моя маленькая жена, кажется, решила сыграть старинную игру, которая называется "правда и только правда"... Меня только что нарекли рыцарем, и я просто вынужден принять вызов. Итак, в своей низменной страсти к автомобилям я уже признался. Что касается первой девушки - разве я мог запомнить ее, Алин, если это была не ты?

- Значит, если бы не я, твоя память была бы совершенно чиста от женских образов?

- Как плащ крестоносца. Ты знаешь, меня от всех наших женщин всегда отталкивала их непременная деловитость. Говорят, в Японии и в России еще можно встретить воплощенную женственность, но здесь, да еще в послевоенные годы - бр-р-р... До чего же все они были деловиты!

- Я никогда не замечала у тебя антипатии к энергичным женщинам.

- Потому что они для меня просто не существовали. Энергичная женщина это все равно что женщине с бородой. Для меня, разумеется.

Алин негромко рассмеялась. И маленький Рей с его отчужденным, недетским взглядом, и неприкаянные бродяги в лиловых сиротских штанах - все они очутились в недосягаемом далеко, отнесенные туда одной улыбкой Нормана.

- Только такая, как ты, только хрупкая, как ты, только беззащитная, как ты, только целиком, от ресниц до кончиков туфель, моя, мак ты,

И тогда вдруг из зачарованного далека возвратился черноглазый мальчик с упрямым очерком отцовского рта.

- Разве я принадлежу только тебе? - невольно вырвалось у Алин. - А Рей?

- Рей - это тоже я, - как-то быстро и чуть-чуть досадливо проговорил Норман, как будто напоминал ей азбучную истину, и Алин пожалела о своем вопросе, потому что минуту назад перед нею был Норман, встретивший ее на вечере у профессора Эскарпи, и вот она сама отодвинула этот медовый рождественский вечер, озаренный шестью свечами на клавесине, в далекое прошлое - на целых пять супружеских лет.

- Моя маленькая жена и повелительница желает продолжить игру? - спросил Нормам, уже основательно женатый, солидный, галантно развлекающийся Нормам.

- С меня довольно, - кротко вздохнула она. - За четверть часа я узнала все мечты твоей воинственной и романтической юности.

- Как же, - отозвался он в тон ей, - все! Ты еще не слыхала о самой заветной, самой романтической... Пять лет скрывал.

У нее вдруг дрогнуло сердце: она испугалась, что этот шутливый разговор вдруг приоткроет завесу их несомненно существующей тайны, и она, все так же заставляя себя кротко и лукаво улыбаться, спросила:

- А это правда? Не хочешь ли ты просто позабавить меня очередной шуткой, дорогой?

Или у него сегодня появилось странное желание высказаться до конца, или он просто не заметил испуганных глаз жены и ее неловкой попытки обратить все в шутку. Тон его был безмятежен, и он продолжал как ни в чем не бывало:

- Все это правда и только правда... Но не всякая правда совместима с достоинством магистра биологии.

- А, - подхватила она, - так ты мечтал приобрести яхту и заняться контрабандой черных рабынь... или нет. Наркотиков - ведь это современнее, не так ли?

- Фи, Алин, - поморщился Норман. - Тебя прощает только то, что моя мечта и в самом деле кажется мне сейчас несколько... как бы определить...

- Преступной?

- Хуже.

- Противоречащей твоей респектабельности?

- Еще хуже - просто убогой. Потому-то я и не делился ею с тобой. Видишь ли, всю свою юность я сладко грезил о том, чтобы иметь свою собственную... бензоколонку.

- Боже праведный!

И снова он не обратил внимания, сколько облегчения было в этом невольном возгласе.

- Что делать, Алин. Это действительно было для меня недостижимой мечтой. Моя мать умерла в год окончания войны, и после армии мне и вовсе было податься некуда. И тут вдруг объявился отец. Мать однажды проговорилась мне, что он не может простить ей какого-то греха, не измены, нет, она... в чем-то она ему отказала, не помогла ему, не поняла. Я помню ее слова: "Я не могла слепо повиноваться ему в том единственном случае, когда требовалась бесконечная вера и отречение от самого дорогого..." Я не совсем понимаю, о чем она говорила, но предполагаю, что это как-то было связано с моим рождением, вероятно, отец хотел иметь ребенка гораздо позже, ведь они с матерью и обвенчаны-то не были. Так или иначе, но мать предупредила меня, что он и палец о палец не ударит, чтобы помочь мне, фактически он не имел ко мне ни малейшего отношения, даже не видел ни разу в жизни. Я думал, он и вообще-то не знает о моем существовании, как вдруг в сорок седьмом он является ко мне. Следил, оказывается, издали. Растроганно признал свою вину перед матерью, но опять так туманно, неопределенно... Предложил мне переехать к нему, но на таких жестких условиях... Впрочем, дорогая, это уже не имеет никакого отношения к мечтам о бензоколонке.

- Норман, - проговорила она просительно, - Норман, ты же никогда не рассказывал мне о своей молодости!

- Малышка моя, грустно рассказывать о том, как кончается твоя свободная жизнь. Так вот, с тех пор я уже не принадлежал самому себе. Видишь ли, отец так и не сколотил себе прочного гнезда - какие-то случайные женщины, да и то так, в перерывах между работой, а работал он адски. Наследников у него не было, друзей и подавно. И вот он предложил мне переехать к нему в Анн-Арбор с категорическим условием: закончить университет и работать в ЕГО лаборатории над ЕГО темой. Если же я не закончу университет или сменю лабораторию, то наследство поступает в распоряжение ученого совета факультета.

- Но ведь мы же оставили Анн-Арбор?..

- Завещание сохраняло силу в течение пяти лет после смерти отца, и, когда я встретил тебя, эти пять лет уже истекли. По всей вероятности, он знал по себе, что, втянувшись в эту работу, оставить ее по доброй воле уже невозможно. Невозможно даже отказаться от разработки его идеи, узнав, в чем состоит ее суть...

- Это так интересно?

- Интересно? Не то слово... Абсолютно не то. Это... это все равно, что получить кольцо Нибелунга и не воспользоваться его волшебной силой. Отказаться от такого искушения невозможно. И я не отказался. Я унаследовал лабораторию отца и работал над его темой, тем более что он пошел по неправильному пути и уже считал, что добился положительного результата, в то время как мне еще пришлось долгие годы биться, пока...

- Пока?..

- Пока я не встретил тебя, мое маленькое сокровище, которое мне дороже всего золота мира.

Она подняла на него глаза. Вот когда пришел миг потребовать; "Правду и только правду!" - но что последует за этой правдой?

Алин подошла к мужу, положила ему руки на плечи. И приподнялась на носки, как девочка, заглядывающая в глаза отцу или брату, простодушная, доверчивая: