Юрий Бурносов - Право хотеть

— Учительницу, — поправила Юлька и подмигнула Антону. — Добро пожаловать в мир зрячих! Начнём с алфавита. Первая его буква — «А».

Детективное агентство «Горшок»

Юлия Сиромолот

На верхней площадке Пирамиды Кзю дули сразу семь ветров. Альфред озяб в своем легком одеянии, но гнев его не остыл. Не без усилия молодой человек разжал пальцы, сложенные в «рог дракона», и снова сложил их в знак спасения жизни, потому что слишком уж сильно билось сердце, и лиловый туман застилал зрение. Оставаться здесь и мерзнуть было незачем, но Альфред чутким слухом ощущал, как сотни машин в глубинах огромного сооружения распечатывают, запечатывают, просвечивают и метят штемпелями миллионы грузов, и выдают, выдают, выдают их тысячам счастливчиков, у которых надлежащим образом оформлены все бумаги. Тысячам — а он не из их числа!

Ему предстояло спуститься на пятьсот шестьдесят ступенек вниз, но без своего пакета, посылки, коробки — во что там упаковали драгоценное — он не понимал, куда и зачем идти. И в этот самый горький миг блеклое небо Лямбды Таможенной раскололось прямо над ним.

На самом деле, конечно, наступил Третий полдень, и раскрылись врата Верхнего Филиала. Показалась Жрица. В алом одеянии с головы до пят, она чинно шествовала по воздуху с большой жабой в руках. За служительницей культа следовали два телохранителя. Альфред впервые видел Жрицу Филиала и поразился, до чего у нее бледное, прямо бескровное лицо. Но не от страха — ибо она двигалась легко, словно бы даже скучая на торном небесном пути. И на ходу щедро благословляла верный град свой — алая мантия, сделанная, как говорили, из цветочных лепестков, облетала с нее, а Жрица, будто растворяясь в воздушной стихии, шествовала далее, устремив неподвижный взор на жабу. Несколько лепестков — в самом деле, похожих на тюльпановые, коснулись щеки Альфреда. Он подставил руку и поймал один. Тонкий шелковистый листок с надписью на пяти самых распространенных языках сектора: «Предскажу судьбу, отыщу потерю, поверну колесо».

Колесо, собственно говоря, у Альфреда было. Давным-давно оно спустилось с горы прямо в руки трехлетнему малышу, наследнику двадцати восьми поколений. Семья жила уединенно в небольшом домике у подножия сверкающей Чогори, вокруг бродили яки, кеклики покрикивали в высокой траве, и ветер был остёр, как лезвие, даже летом. Это случилось как раз летним утром, пронзительным и звенящим, и среди звона и света колесо будто сгустилось из воздуха. Оно катилось по тропинке, рассыпая солнечные блики, мальчик выбежал ему навстречу. Конечно, это было знамение, — от целой экспедиции безумных альпинистов, решивших покорить К-2 на горных велосипедах, не осталось ничего, кроме этого огромного колеса с бесчисленным количеством спиц…

Альфред глубоко вздохнул. Один из семи великих даров, всего лишь один. Матушка учила его быть терпеливым. «Порядок явления Даров случаен», — говорила она, — «но ты непременно получишь их все». И вот теперь, когда настал час дара второго — и воистину великого, — приходится снова быть терпеливым, как никогда. Положительно, ему нужен был если не полководец, то хотя бы драгоценный советник. Ну хотя бы кто-нибудь, чтобы повернуть колесо. И он ещё раз взглянул на упавший с неба листок, разбирая внимательно адрес.

Где Анна, там и Мария, где Елена, там и София, а уж там как пойдут святые покровительницы цепляться одна за другую — поди разбери, как девочку зовут. Мама Лусией называла, но где та мама! Нидис обращается к ней: «моя внутренняя споропочка», что, видимо, означает «мое сокровище», а советник Нгатабот вежливо зовет госпожой Ни. В округе ее имя — госпожа Трини, и слава у нее не то, чтобы дурная, а так — недобрая.

Госпожа Трини, как обычно, раскладывала пасьянс. Ученый Нидис пребывал в размышлениях о высоком. Советник, который с утра выглядел почти как человек, с помощью «Гозийского альманаха» и пяти карманных калькуляторов приближенно вычислял очередную вариацию внешнего облика. В этот пустой, томительный и скучный час — от Пяти четвертей до первого заката — мало кому приходит на ум узнавать судьбу, разыскивать потерянное или улаживать дела щекотливого свойства. Но все-таки загремели кости в горшке, сообщая о посетителе, и неурочный гость переступил порог.

Гуманоид, высокий брюнет, золотистая кожа, левый глаз синий, правый золотисто-карий.

Альфреду не очень понравилась улица Ясный Околоток (так он примерно для себя перевел местное название) — ясного-то в ней ничего не было, сплошные заросли, а между ними тройная колея от здешних шарабанов. Из зарослей кое-где поднимались толстые, будто раздувшиеся от влаги стволы деревьев. По их негустым кронам уже проползал послеобеденный туман. Альфред искал привычное глазу жилище, и потому не сразу сообразил, что одно такое дерево и есть его цель. К узловатой ветке была приделана вывеска: «Поисковая служба „Горшок“», в складках коры пряталась входная мембрана. Альфред ещё раз сверился с адресом, вошел, и ужасно, оглушительно, мучительно чихнул.

Внутри, будто на небезызвестной герцогининой кухне, витал сильный перечный дух. Впрочем, чихнув два или три раза, Альфред перестал его ощущать. Сквозь набежавшие слезы он разглядел симпатичную гуманоидную блондинку. Только из льняных локонов выглядывали улиточьи рожки.

— Что нужно? — не очень вежливо спросила блондинка.

Альфред показал лепесток с адресом.

— Это к госпоже Ни, — девица рожками показала на занавеску в глубине дупла. Альфред вздохнул (в носу защипало) и прошел за занавеску.

Без сомнения, это была Жрица — очень бледное, даже, пожалуй, чуть зеленоватое лицо, черные волосы, темные глаза глядят пристально.

— Предсказание, поиск потерянного, экспертная оценка вероятностей?

К своему удивлению Альфред понял, что госпожа Ни — его соотечественница, сопланетница, если точнее. По наружности, конечно, ни за что не скажешь, но голос, манера речи, акцент…

— Я, право, затрудняюсь, — начал он.

— Садитесь.

Альфред огляделся и присел на поросшую мхом корягу. Было жестко и не очень удобно, но привередничать не пристало.

— Итак? — госпожа Ни сплела перед собою длинные пальцы с острыми ногтями. Лак на них был ОЧЕНЬ красный. Это отвлекало. Отвлекал резкий пряный запах. Отвлекала жутковатая бледность хозяйки. Альфред был совершенно выбит из колеи, но собрался с духом, мысленно произнес подходящую мантру и начал:

— Понимаете, госпожа, я двадцать восьмой потомок… одного выдающегося философа… И я Совершенный. Ну, почти. Все тридцать два признака имеются. Мои родители, конечно, очень волновались из-за того, что у меня глаза разного цвета — действительно ли я, в общем, Совершенное дитя, но потом я получил Великое колесо, а в день моего двадцатитрехлетия пришло, гм… извещение, которое как бы сняло все сомнения…