Филип Дик - Когда наступит прошлый год

– Что сегодня показывают в кино «Аптаун»? – пробормотал Харв, когда корабль пролетал над Коннектикут-авеню, чтобы Вирджил мог насладиться видом своих сокровищ.

Харв всмотрелся в текст на афише – «Ангелы ада» с Джин Харлоу, которые все смотрели по крайней мере по два раза, – и глухо застонал.

– Не забудь про ту чудесную сцену, когда Харлоу говорит: «Надену, пожалуй, что-нибудь поудобнее», а потом, когда она возвращается… – напомнила ему Филлис.

– Да-да, – раздраженно отмахнулся Харв. – Согласен, мне она нравится.

Корабль пролетел над Коннектикут-авеню и приземлился перед домом три тысячи тридцать девять по Маккомбстрит, окруженным черной чугунной оградой, с небольшим газоном спереди. Однако, когда люк открылся, Эрик ощутил не городской воздух бывшей земной столицы, но разреженную и пронизывающе-холодную атмосферу Марса. Он ошеломленно остановился, судорожно глотая воздух и чувствуя тошноту.

– Придется намылить им шею за работу системы воздухоснабжения, – сказал Вирджил, спускаясь по пандусу на тротуар вместе с Джонасом и Харвом.

Похоже, данный недостаток не слишком ему мешал. Он вприпрыжку поспешил к дверям дома.

Роботы в виде маленьких мальчиков вскочили на ноги.

Один из них весьма реалистично воскликнул:

– Привет, Вирдж! Где ты был?

– Мама послала за покупками, – прокудахтал Вирджил, лицо которого лучилось радостью. – Как дела, Эрл? А папа принес мне с работы несколько отличных китайских марок. У меня есть дубли, могу поменяться.

Он остановился перед оградой и пошарил в кармане.

– Знаешь, что у меня есть? – пропищал второй маленький робот. – Сухой лед! Мне его дал Боб Руджи за то, что я разрешил ему покататься на моем самокате. Можешь подержать, если хочешь.

– Могу поменяться на книжку, – ответил Вирджил, доставая ключи и открывая входную дверь. – Что скажешь насчет «Бака Роджерса и кометы смерти»? Здоровская вещь.

Когда остальные вышли из корабля, Филлис повернулась к Эрику.

– Предложи ребятишкам новенький календарь на тысяча девятьсот пятьдесят второй год с фотографиями Мэрилин Монро и увидишь, что они тебе за него дадут. Не меньше чем пол-леденца.

Дверь открылась, и появился припозднившийся охранник из корпорации.

– Мистер Эккерман!.. Я не заметил, что вы приехали.

Охранник провел их в темный холл, устланный коврами.

– Он уже здесь? – с внезапной тревогой спросил Вирджил.

– Да, сэр. Отдыхает в квартире. Просил, чтобы его несколько часов не беспокоили.

Охранник тоже выглядел встревоженным.

– Сколько с ним людей? – остановившись, спросил Вирджил.

– Кроме него – только помощник и двое из охраны.

– Кто хочет стаканчик холодненького? – бросил старик через плечо.

– Я, я! – крикнула Филлис, подражая его восторженному тону. – Хочу малинового лимонада. А ты, Эрик? Что скажешь насчет бурбона с лаймом или скотча с шерри? Может, в девятьсот тридцать пятом такого еще не продавали?

– Лично я хотел бы где-нибудь прилечь и отдохнуть, – сказал Харв Эрику. – Из-за этого марсианского воздуха я чувствую себя слабым словно котенок. – Лицо его посерело и покрылось мелкими пятнышками. – Почему бы ему не поставить купол с настоящим воздухом?

– Может, он специально так делает? – заметил Эрик. – Чтобы не оставаться здесь навсегда?

К ним подошел Джонас.

– Мне лично нравится это анахроничное место, Харв, – сказал он. – Я чувствую себя здесь словно в музее. – Он повернулся к Эрику. – Должен честно признаться, что твоя жена делает превосходную работу, добывая предметы из той эпохи. Послушайте это… как его… радио в той комнате.

Все прислушались. По радио шла «Бетти и Боб», старая мыльная опера из далекого прошлого. Даже на Эрика она произвела впечатление. Голоса казались совсем настоящими, живыми. Он словно действительно находился рядом с ними. Эрик понятия не имел, как Кэти удалось этого добиться.

В это мгновение появился Стив, рослый добродушный негр, вернее, его имитация, робот, исполнявший в здании роль дворника.

Он вынул изо рта трубку и вежливо кивнул вошедшим.

– Добрый день, доктор. Что-то в последнее время похолодало. Похоже, ребятишки скоро начнут кататься на санках. Мой Джордж тоже копит на санки. Он сам мне только что говорил.

– Дам ему доллар тридцать четвертого, – сказал Ральф Эккерман, достал бумажник и вполголоса бросил Эрику: – Может быть, наш папаша Вирджил вообразил, что дети цветных не имеют права на санки?

– Не беспокойтесь, мистер Эккерман, – покачал головой Стив. – Джордж заработает себе на санки, ему не нужны чаевые, только настоящая плата за работу.

Темнокожий робот, полный достоинства, удалился.

– Чертовски убедительно, – заметил Харв.

– Это точно, – кивнул Джонас и вздрогнул. – Господи, только подумать, что этого человека нет в живых уже лет сто. Тяжело все время помнить, что мы на Марсе, а не на Земле, даже в наше время… Не нравится мне это. Предпочитаю, когда все на самом деле такое, каким кажется.

Эрику пришла в голову одна мысль.

– А ты имеешь что-то против прослушивания записей симфонической музыки дома по вечерам?

– Нет, но это совсем другое дело, – ответил Джонас.

– Неправда, – возразил Эрик. – Там нет ни оркестра, ни изначальных звуков. Зал, в котором сделана запись, давно погрузился в тишину. У тебя есть только тысяча двести футов ленты, покрытой окисью железа и намагниченной определенным образом. Точно такая же иллюзия. Только здесь она полная.

«Что и требовалось доказать, – мысленно подытожил он и направился к лестнице. – Мы ежедневно кормимся иллюзиями. Они вошли в нашу жизнь, когда первый бард спел первую эпопею о некоей давно свершившейся битве. “Илиада” – такая же имитация, как и эти маленькие роботы, обменивающиеся во дворе марками. Людям всегда хотелось сохранить прошлое в каком-то убедительном виде. В этом нет ничего плохого. Без этого не существует непрерывность, остается лишь текущий момент. А настоящее, лишенное прошлого, не имеет практически никакого значения. Возможно, что к тому же сводятся и мои проблемы с Кэти, – думал он, поднимаясь по лестнице. – Я не помню нашего общего прошлого, тех времен, когда мы добровольно жили друг с другом… Теперь наша жизнь превратилась в вынужденное существование, бог знает каким образом оторванное от прошлого. Ни я, ни она этого не понимаем. Мы не в состоянии постичь ни смысл, ни механизм того, каким образом все это действует. Будь у нас память получше, мы могли бы превратить наш союз в нечто такое, что мы сумели бы понять. Возможно, это первые жуткие признаки старости, – подумал Эрик. – А ведь мне всего тридцать четыре года!»