Василий Щепетнёв - Ночная стража

— Викулов!

Телефон зазвонил длинно и громко.

— Раптевка, Раптевка!

— Вас слушают.

— С областью говорите.

Трубка немного потрещала, потом ясно и громко донесся мужской голос:

— Нашли врача своего?

— Слушаю вас.

— Это кто?

— Это врач, которого нашли. Петров Виктор Платонович.

— С вами говорит дежурный по облздравотделу Цыбиков. Примите распоряжение. Диктую: «Срочно провести мероприятия по форме пять. Об исполнении доложить в седьмой отдел. Мирзоян». Записали?

— Записал, — а и соврал. Запомнил.

— Повторите.

Петров повторил.

— Выполняйте.

— Значит ли это…

— Вопросов не надо. Выполняйте.

Сквозь гудки женский голос:

— Закончили?

— Закончили, — Петров опустил трубку, прошел по людному коридору к заветной комнате.

— Так. Прошу выдачу карточек отложить. Я сейчас принесу лекарства, прочитаю коротенькую лекцию-интруктаж, и вместе с карточками будем выдавать таблетки.

— Чего это вдруг? — со скрипучего стула поднялся старик. Не успел проскочить, не повезло.

— Ладно, Макарыч, видно, надо, — Агафья Тихоновна захлопнула гроссбух. — Подождите все снаружи, а то от шума себя не слышу.

Старик хлопнул дверью. Осерчал.

— Опять? — женщина, часто моргая, смотрела на Петрова.

— Подробностей не знаю.

— Сволочи! Сволочи все! Сколько же можно! — и, отвернувшись, заплакала в голос.

Петров секунду подумал.

— Пятая форма — без йода. Значит, старые дела. Смерч пыль поднял, или еще что… А у нас и вообще, не исключено, все нормально, просто — профилактика.

— Хоть… хоть бы, — она всхлипывала. — Уезжать нужно, а куда? Дом, хозяйство…

— Я вернусь минут через двадцать.

Он прошел мимо толпы, разбившейся на кучки. Смотрели на него нехорошо, видели причину всех бед в них, в городских. Были холерные бунты, будут радиационные.

13

Выстрелы, сухие, шипящие, доносились со стороны заповедника. То редкие, то сливающиеся в очереди, они тревожили предутренний сумрак и вязли в затянутом облаками небе.

Петров сошел с крыльца, прошелся по сухой траве. Нет росы.

Охоту для бар устроили?

Он вернулся на веранду, налил из термоса заваренный с вечера чай.

Скоро рассвет.

Стрельба смолкла. Звуки тяжелых моторов — грузовики, «Уралы». Оттуда же, со стороны заповедника. Минут через десять затихли и они. Теперь только Раптевка подавала голос, собаки да петухи.

Он включил приемник. В новостях ни слово об авариях или ядерных испытаниях. Вчерашняя догадка, видимо, верна — просто старая пыль поднялась.

Рано, есть время поспать, но не хочется.

Он сидел за столом, положив голову на руки, то засыпая на несколько мгновений, то опять просыпаясь. Нет, это не дело. Либо в постель лечь, либо развеяться. Как? Маршрут известный, устоявшийся.

Когда он подошел к лесу, почти рассвело. Любовь к природе с детства, с семейных пикничков. Тогда лес был другим. Все было другим.

Он решил просто пройтись вдоль по шоссе. Слева — железная дорога, дальше, за полем — Раптевка, справа заповедник бобровый. Где-то здесь и стреляли. Разогнали кабанов или поубивали.

А, чего уж там. Петров свернул в лес. Просторно и тихо. Порохом попахивает, правда.

Островки орешника темнели среди берез. В траве блеснуло. Он нагнулся. Гильза, длинная, необычная. Свежестрелянная.

— Гражданин!

Двое, крепкие, высокие, в камуфляже, на поясах тесаки, в руках карабины, полузабытые, десятизарядные, системы Драгунова, кажется. Стволы длиннющие, особенно по сравнению с АК.

— Да?

— В заповеднике находится посторонним нельзя, — говорил тот, что пониже. Метр восемьдесят, восемьдесят пять. Глаза его, быстро обежав Петрова, стали искать что-то за ним, за его спиной.

— Вы что, лесники?

— Саперы, оцепление. Бомбы нашли, с войны неразорвавшиеся. Пока не обезвредят, патрулируем.

— Ухожу, раз бомбы. Интересное у вас, саперов, оружие. Не то, что о живого, мертвого уложите.

Он вернулся на дорогу. Сколько таких… саперов в лесу?

Дорога пустынная, молчаливая. Умирающая. Петров свернул на грунтовку, миновал переезд. Трава все ближе подступала к рельсам. Пересилит вскоре всякие креозоты и зарастет путь. А пока тронутые ржавчиной, обреченные на праздность рельсы надеются…

Он остановился у дикой груши. И она решила порадовать, плоды желтые, крупные. Съешь моего наливного яблочка…

Уазик, переваливаясь через ухабы проселка, поравнялся с Петровым и притормозил.

— Мы в Раптевку попадем?

— Да, прямо и направо.

— Далеко?

— Километра полтора.

— Садитесь, подвезем.

Какие любезные люди. Он заглянул в кабинку.

— Спереди, спереди садитесь.

На заднем, рядом с офицером, сидел большой доберман.

— Нет, я лучше пешком.

— Да садитесь, пожалуйста. Дорогу покажите, а то заплутаем. Песика не бойтесь, он не сторожевой, людей любит.

Настойчивый майор.

Он сел. Прапорщик тронул машину.

— Вы здешний? — Майор положил руку на загривок пса. Тот спокойно, не шевелясь, смотрел на дорогу.

— Нет, я врач, прикомандировали. По решению облисполкома, слышали, наверное.

— Припоминаю. А мы саперы. Очищаем лес от старой смерти, если говорить красиво. Дело, впрочем, не больно красивое.

— Вам виднее.

Машина выехала на асфальт.

— Остановите.

— Пожалуйста. Всех благ. А мы в сельсовет, предупредить, что лес закрыт.

— Надолго?

— Выясняем объем работы.

Машина покатила дальше, а Петров все стоял перед воротами лагеря.

Тоска. Усталость от одиночества? пора бы и привыкнуть.

Крашеное железо неохотно подалось, скрип приветствовал его. Или предупреждал?

Вроде и работой сейчас не перегружен, пять, шесть человек за день приходят, и то, больше поговорить. А усталость навалилась и не отпускает. Миллирентгены суммируются?

Делать ничего не хотелось. Да и не было дела настоящего.

Чайник на плите зашумел. Устроить маленький праздник? Он достал неприкосновенный запас — жестянку настоящего индийского чая. Даже немножечко, чайная ложечка… А меду нет.

Запах чая показался особенно приятным.

Растягивая удовольствие, он выпив треть стакана, встал и раскрыл дверь в столовую. Мрачновато.

Он включил свет. Ряды пустых столов, окруженные стульями, серый свет дня мешался с желтым, электрическим. Полное отсутствие мух. Вот для санэпидстанции радость-то!

— To hell with you! Coming here was not my idea, — начал было он и — замолчал.

Не смешно. Не весело — притворяться частным сыщиком Марло.