Дмитрий Биленкин - Конец закона

- Тогда, видать, безнадежно, - сказал Лесс.

- Что?

- Все. Или быстрые, но контролируемые изменения, или кровавая операция. А кровь... - Лесс содрогнулся. - Может быть, уж лучше "бабуины".

- Это еще что за звери? Лесс вздохнул.

- Надпись, о которой ты упоминал, - их рук дело. Позавчера - "ангелы", вчера - "пипизане", сегодня - "бабуины". Это как гной, как высокая температура, как лихорадка. Хватит об этой мерзости! Что-то мы не о том говорим...

Лесс умолк. В перелесках уже чувствовалось свежее дыхание моря.

Это верно, подумал Полынов. Очень даже верно. Я не говорю о том, что произошло вчера. Лесс не говорит... Поди догадайся, о чем! Я молчу, ты молчишь, он, они молчат - такое вот упражнение в дипломатической грамматике. Гостю неловко вмешиваться, хозяину неловко впутывать гостя, да и пакостно, я бы вел себя точно так же. И все-таки мы говорим о том, что нас волнует. Да, да! Мы не вспоминаем прошлое, сенсации последних конгрессов нас не занимают, старых друзей будто нет вовсе, судьбы человечества нас, видите ли, интересуют больше, чем предстоящая рыбалка в горах Хлори. От кого и зачем мы таимся? Какого черта! Многолетняя дружба - или этого мало для полной откровенности?

- Между прочим, - заговорил он, - вчера мне довелось познакомиться с одним твоим соотечественником. Знакомство состоялось, надо сказать, при довольно странных обстоятельствах. Некий человек по имени Би...

Тропинка была узкая, Лесс шел впереди и вдруг застыл, как при звуке выстрела.

- Что? - Полынов быстро огляделся.

- Жук.

- Жук? Какой жук?

- Да вот же. Ты когда-нибудь видел такого? Полюбуйся:

эндемик, местная фауна.

В воздухе, описывая спиральные круги, басовито гудел изумительный, отливающий перламутром жук. Он кружил настойчиво, упорно, как заведенный.

- Прелестный экземпляр, ты не находишь?

- Прелестный, - недоумевая, согласился Полынов. Жук сделал еще один оборот и стал медленно, с достоинством удаляться. Лесс коротко и сухо рассмеялся.

- Ты чего? - с недоумением спросил Полынов.

- Так, ничего, вспомнился один анекдот. Мальчик ловит сачком жука, хочет наколоть его на булавку, а жук ему говорит....

- Жук?

- Он самый. "Разве папа не запретил тебе баловаться с электричеством?"

- Веселый анекдот, - сказал Полынов. - Очень веселый.

- Уж какой есть.

Вот даже как, сказал себе Полынов. Все будет хорошо. Значит, таким вот образом... Нюхай цветочки, стало быть, и вообще... Ну ладно. Лессу, в конце концов, видней. Да, ему видней.

- Не обессудь, - внезапно сказал Лесс. - День сегодня нескладный. Но ты не беспокойся, отдохнем на славу.

- Я не беспокоюсь, - ответил Полынов. - Нисколько.

- Вот и прекрасно.

...Край обрыва порос соснами. Стволы некоторых накренились, а корни повисли над пустотой, словно деревья спрашивали: "Шагнуть или не стоит?" Людей на пляже было немного, вдали ослепительно белели треугольные паруса яхт. Море с шумным вздохом накатывало на песок, оставляя неровные строчки пены.

Лесс и Полынов сбежали, на ходу стаскивая одежду. Море - ласковое, теплое, колышущееся - приняло их, смыло заботы, убаюкало на волне. Они резали его гладь, ныряли, так что зыбкое пятно золотистого света вверху туманилось синевой, отдыхали на спине и снова ввинчивались в податливо-упругую воду. А когда они наплавались и вышли, их мокрые тела охватило приятное тепло. Они повалились на песок, раскинулись в блаженстве, как когда-то, как в детстве, до всяких полетов в космос, до проблем науки, которые пришлось решать, до степеней и званий, которых они достигли.

- Осторожней, тут мазут, - предупредил Лесс, когда Полынов захотел сдвинуться.

- Ничего, - пробормотал Полынов. - Я вижу. Они помолчали, следя за полетом чаек.

- Дураки были эти кроманьонцы, - после недолгого молчания проговорил Лесс.

- Угу, - согласился Полынов. - А почему, собственно?

- Чего им не сиделось? Саблезубых тигров и всяких там пещерных медведей они уже победили, в их власти оказалась вся планета - и какая! Без промышленных комплексов, ядерных бомб, грязи, неврозов, проблем и наркотиков. Зачем их потянуло к цивилизации? Ловили бы себе мамонтов, ели, спали, нежились, как мы, на бережку, жили бы, не считая веков, - просто, спокойно, долго.

- Считаешь, могли бы? - Полынов лениво пересыпал меж пальцами песок.

- А разве нет?

- Конечно, нет.

- Так уж и нет? Неисчерпаемые ресурсы, никаких серьезных соперников, никаких, стало быть, стимулов прогрессировать.

- Сладкий сон о несбывшемся. - Полынов прикрыл глаза. Солнце светило в лицо и пронизывало тьму сомкнутых век всплесками багровых протуберанцев. Прикончить бы того пещерного гения, которому не жилось спокойно, а.? И не надо было бы старине Лессу спешить по своим высоконаучным делам, соорудили бы мы вместо этого шашлычок из мамонта... Чем плохо? Вот только прежде огонь следовало изобрести.

- Как знать, может, и стоило гения-то... - пробормотал Лесс.

- Идеалист несчастный! - Полынов перевернулся набок. - Кто только что говорил о ловушках эволюции? Никаких конкурентов, планета неисчерпаема, плодись, значит, кроманьонец, и процветай? Славно! Кроманьонец радостно последовал рецепту и размножился, как треска. А дальше? Дальше повальный голод. Много ли возьмешь с земли без скотоводства, посевов - прогресса то есть? Помирай или прогрессируй! Кроманьонец не дурак, знал, что выбрать.

- И ни от чего не спасся. - Кулак Лесса рубанул воздух. - Ни от голода, ни от смерти. В направленности эволюции я не хуже тебя разбираюсь. А что получается? Не вольны люди выбирать себе путь, вот что выходит! Мы создаем обстоятельства, они диктуют нам, как поступить, и мы поступаем - о, по доброй воле, конечно! - с учетом обстоятельств. Смысл, смысл? Других планет достигли, а счастья? Грызем друг другу глотку, кто кого сильней, тот того и съел. И все, все говорят о благе. Как это у Платона в его законах устройства счастливого общества? Все должны не только повиноваться Закону, но и славословить его. Что мы публично и делаем.

Внезапная и яростная горечь Лесса, столь неуместная здесь, в солнечной неге, горечь без видимого повода, столь противоречащая характеру друга, так ошеломила Полынова, что он не сразу нашелся с ответом. А когда нашелся, то было уже поздно. Лицо друга обмякло, сконфузилось, взгляд, как бы ища отступления метнулся к часам.

- Боже мой - полдень!

Лесс вскочил, торопливо натягивая одежду.

- Ты извини, - бормотал он. - Веду я себя нескладно, говорю нескладно, но это в последний раз. Понимаешь?..

- Нет.

- Разумеется, разумеется, - Лесс, пыхтя, заправлял рубашку. (Полынов напрасно ловил его взгляд.) - Я тут нафилософствовал... Пустое, не обращай внимания. Все нервы, жара и спешка.