Александр Бердник - Призрак идет по Земле

В шахте обвал. Под землей остались сотни людей. Они погибнут, если вовремя не придет помощь. Но как помочь? Пока их отроют, они задохнутся.

Наверху несколько человек проходят специальную процедуру и погружаются в землю. Они опускаются в засыпанную штольню, находят шахтеров. Те ошеломлены. Откуда взялись эти люди? Кто они? Но разговаривать некогда. Спасители дают выпить пострадавшим

принесенный с собой препарат, и вот уже все, как призраки, появляются из-под земли. Общее удивление и испуг. Кто-то падает в обморок. Но вскоре все разъясняется. Отчаяние и ужас сменяются ликованием.

И еще один пример.

В каком-то месте глубоко под землей залегают ценные руды. Шахту до такой глубины не проложишь. Снаряжается всепроникающая машина. Она опускается на любую глубину и достает в любом количестве какие угодно минералы.

И это еще не все. Я вижу еще более широкие возможности применения этого открытия. Например, так: межпланетный корабль готовится вылететь в Космос. Космонавты спокойно занимают свои песта. Неужели они не волнуются? Разве они не знают, что корабль в любую секунду может столкнуться с метеоритом? Что малейшая ошибка в расчетах при посадке на незнакомую планету может стоить им жизни?

Знают, но не боятся. Их космолет — проницаемый. Встречные метеориты будут свободно проходить сквозь корпус ракеты и все, что в нем находится. Ракета сможет мчаться с любой скоростью, хоть со скоростью света.

Как видите, я мечтаю о полной проницаемости твердых тел!

Потр с аппетитом зевнул, свернулся в клубок.

— Ну, а теперь спать, — сказал он, — разговор продолжим потом.

Но Лосе не мог заснуть. Он еще многое хотел уточнить. Как дышать под землей? Как тело будет взаимодействовать с другими телами? Как питаться? На все эти вопросы француз не дал ответа. Да и думал ли Потр всерьез об удивительном препарате? Возможно, у него это просто мания. Не стоит забивать себе голову пустяками. Но бегство! Как предполагает организовать его Потр? На что он надеется? Дал адрес. Значит, есть какая-то вероятность успеха! Скорее бы день. Скорее бы узнать, что придумал его новый товарищ… Катрен! Где ты? Что с тобою? Осуждаешь ли ты меня? Не забыла ли? Я пойду ради тебя на все! Лишь бы только выйти на волю.

Мысли закружились хороводом, веки невольно сомкнулись. Алессандро уже не видел ни враждебного взгляда, регулярно появляющегося в дверном глазке, ни полупрозрачных тучек, проплывающих за решетками окна и золотящихся в первых лучах солнца. На измученного узника сошел всепобеждающий сон.

Морис исчезает

Медленно тянулись тяжелые дни. Казалось, это не дни проходят, а катятся по телу, по костям арестованных огромные каменные жернова и перемалывают мозг, сердце, душу. Неумолимое время минута за минутой, день за днем, неделя за неделей сеяло в душе Алессандро семена сомнения и отчаянья.

Режим в тюрьме был жестокий. Ни одной минуты прогулки, фунт черствого хлеба и миска жидкого пойла. За малейшее нарушение правил тюремщики бросали заключенных в карцер или подвергали пытке — надевали специальную резиновую рубаху, «распашонку», как называли ее каторжники.

Раны Алессандро затянулись, силы, хотя и медленно, восстанавливались. Не возвращались только уверенность в себе и вера в лучшее будущее.

Сначала Морис старался развлечь Лосса, вселить в него бодрость и надежду. Он рассказывал о подпольной борьбе Коммунистической партии Испании, о растущем сплочении революционных сил, о далеком и прекрасном будущем человечества, которое наступит так же неминуемо, как после зимы наступает весна.

Но вскоре Морис начал нервничать. Он перестал смеяться и рассказывать. Целыми днями лежал он молча и неподвижно на своем тряпье, наморщив лоб и уставившись в потолок. Когда вечерняя заря кровавым огоньком отражалась в его глазах, француз казался Лоссу волком, готовящимся выпрыгнуть из клетки.

Каждую среду по утрам Морис не отходил от смотрового глазка тюремной двери. По средам дежурил самый злой надсмотрщик. Он оповещал о своем приходе надрывным кашлем и ужасной руганью. В этом деле «сеньор Крокодил», как называли его заключенные, был виртуозом. Даже Алессандро, болезненно переживавший свою неудачу, не мог удержать улыбки, когда в коридоре звучала замысловатая, богатая неожиданными оборотами, брань.

Лоссу казалось, что француз чего-то ждет от этого сеньора Крокодила. «Что у них общего?» — ломал себе голову Алессандро, замечая, как Морис весь напрягается в тревожном ожидании, когда смотритель подходит к двери камеры.

Лязгало оконце, в нем появлялся свирепый глаз Крокодила, и в камеру врывался ливень отвратительных ругательств. — К черту! — ревел надсмотрщик. — Чего глазеете, обезьяньи морды?

Морис сразу опускал плечи, и устало ложился на свое тряпье. Долго еще надсмотрщик изливал на узников поток сквернословия, но француз уже не обращал на него никакого внимания.

Шли недели за неделями. Каждая среда приносила разочарование Потру, а вместе с ним и Алессандро.

Однажды Лосса вызвал к себе начальник тюрьмы и прочитал ему решение специальной судебной коллегии держать его в тюрьме Санта-Пенья до конца срока. Алессандро ожидал этого, и все же это решение окончательно его убило. Теперь оба они с Морисом молчаливо лежали по своим углам, разглядывая засиженный мухами потолок и покрытые плесенью сырые стены. Иногда Алессандро не выдерживал, вскакивал с каменного пола и начинал метаться по камере. Мысля о свободе и Катрен распирали мозг. Чтобы избавиться от них, он начинал считать шаги, отмечая каждую тысячу значком на стене. Бывали дни, когда он делал двадцать, а то и тридцать тысяч шагов. Утомившись, Лосе останавливался возле окна, подтягивался на руках к решетке я заглядывал на тюремный двор.

Обычно его отгоняли от окна часовые, но иногда они дремали, и тогда Лосе мог тоскливо смотреть на горные вершины, утопавшие в туманной дали.

В тюремном дворе происшествий было мало. Изредка привозили новых арестантов, да через каждые четыре часа на вышках менялась стража. Алессандро очень хотелось увидеть выход на свободу кого-нибудь из узников, но таких случаев не было. Зато очень часто, чуть ли не каждый день, за ворота увозили мертвых.

Лосе не мог смотреть на эту процедуру. Она была однообразна и ужасна. Открывались ворота, телега останавливалась, из сторожки с острым ломом в руках выходил охранник. Он поднимался на телегу и, с силой размахнувшись, пробивал ломом покойнику грудь.

Такова была инструкция — тюремщики не доверяли ни своему врачу, ни своим глазам.