Игорь Забелин - Записки хроноскописта

Березкин протянул руку и выключил хроноскоп.

— Недоразумение, — сказал он. — Придется повторить задание.

Он повторил задание, и вновь мы услышали металлический голос хроноскопа: «Решение принято окончательно…»

— Что за чертовщина! — изумился Березкин. — Ничего не понимаю.

Он хотел снова выключить хроноскоп, но я удержал его:

— Мы же условились верить прибору. Давай послушаем.

Металлический голос продолжал: «…не все пойдут за мною. Придется не церемониться…»

И вдруг по экрану — а он светился слабым нейтральным светом — прошли зеленые волны, и голос забормотал нечто совершенно непонятное.

Березкин выключил хроноскоп.

— Что-то неладно, — сказал он. — Определенно что-то неладно. Никто ж посторонний не прикасался к прибору. Он должен работать исправно!

Березкин, нервничая, хотел еще раз повторить задание, но я попросил его вынуть лист из хроноскопа.

— Для чего он тебе нужен? — не скрывая раздражения, спросил Березкин. — Мы ж его вдоль и поперек изучили!

Я все-таки настоял на своем, хотя и не знал еще, что буду делать со страницей. Я долго рассматривал ее, а Березкин стоял рядом и торопил. Он почти убедил меня вернуть ему лист, когда мне пришла на ум неожиданная мысль.

— Послушай, — сказал я, — ведь хроноскоп исследует страницу с верхней кромки до нижней, не так ли?

— Так.

— Теперь обрати внимание; строки, написанные рукою Зальцмана, расположены почти посередине страницы.

— Но выше ничего нет!

— Есть. Мы с тобой этого не видим, а хроноскоп заметил.

— Тайнопись, что ли?

— Не знаю, но что-то есть. Постарайся уточнить задание. Можно сформулировать его так, чтобы хроноскоп пока не анализировал строчки Зальцмана и сосредоточил внимание только на невидимом тексте?

— Сформулировать можно, но что получится?

— Попробуй.

— Ты думаешь, изображение и звук смешались из-за того, что одно нашло на другое?

— По крайней мере эта мысль пришла мне в голову.

— Гм, — сказал Березкин. — Рискнем.

Он довольно долго колдовал около хроноскопа, а я с волнением следил за его сложными манипуляциями: мы приблизились к раскрытию какой-то тайны, и если хроноскоп не подведет…

Березкин сел рядом со мной, и в третий раз зазвучали уже знакомые слова. Когда металлический голос произнес: «Придется не церемониться…» — я невольно взял Березкина за руку, но голос, ничем не заглушаемый, продолжал: «Кто будет против, тот сам себя обречет на гибель вместе с чернью. Замечаю, что кое-кто забыл, кому все обязаны спасением. Придется напомнить. Только бы справиться с этим… Никогда не прощу Жильцову, что он взял его…»

Голос умолк, и экран потемнел.

Мы с Березкиным удовлетворенно переглянулись: хроноскоп выдержал еще одно сложное испытание.

— Все это мило, но я пока ничего не понимаю. Стиль — явно не Зальцмана, — сказал Березкин. — «Заговорил» еще один участник похода. Но кто из них?

— Стиль не Зальцмана, — согласился я. — И все же не будем спешить. Пусть хроноскоп подтвердит нашу правоту — если почерки разные, он легко определит это.

И хроноскоп подтвердил, что прочитанный им невидимый текст написан рукою другого человека — не Зальцмана: условная фигура этого неизвестного участника экспедиции так и не совместилась на экране с вполне конкретным изображением Зальцмана.

— Можешь домыслить и облик незнакомца, — полушутя предложил мне Березкин. — Портретные характеристики — это ж твоя стихия. Зальцман на экране как живой.

— Странно ты относишься к испытанию хроноскопа, — сказал я. — У тебя даже не появилось желания и в этом плане проверить его возможности. Совсем не исключено, что по характеру текста и почерка он способен дать — пусть приблизительную — характеристику человека, его внешнего облика.

— Вот ты куда метишь! — усмехнулся Березкин. Но идея ему понравилась, и он принялся мудрить с формулировкой задания. Наконец он отошел от хроноскопа, и мы увидели на экране человека — широкоплечего, плотного, подтянутого, совершенно непохожего на Зальцмана; портрет был лишен запоминающихся индивидуальных черточек, но все же у нас сложилось впечатление, что хроноскоп изобразил человека требовательного, привыкшего повелевать, жесткого или скорее даже жестокого; он сидел и писал, и мы видели, что тетрадь у него такая же, как та, которую прятал Зальцман.

— Н-да, — протянул Березкин. — Если хочешь знать, для меня это полная неожиданность. Я почти не сомневался, что хроноскоп не сможет охарактеризовать человека…

— Вот видишь, как ты ошибся в своем детище…

— Не совсем так. Если бы не придуманная тобою портретная характеристика Зальцмана, хроноскоп, пожалуй, действительно ничего бы не сделал… Зальцман послужил как бы отправным пунктом. Но это — технические детали. А вот откуда взялся сей сурово-начальственный типаж?.. Впрочем, не будем гадать. Пусть хроноскоп сначала расшифрует и проиллюстрирует строчки Зальцмана.

— Сразу и проиллюстрирует?

— Попробуем.

То, что мы увидели через несколько минут, повергло нас в еще большее удивление. Металлический голос четко и бесстрастно произнес: «Долина Четырех Крестов». Мы надеялись увидеть на экране долину, но изобразить ее хроноскоп не сумел: неясное видение быстро исчезло, и на экране возник Зальцман. Волнуясь и словно опасаясь кого-то — хроноскоп отчетливо передал его состояние, Зальцман сделал в тетрадке запись, и мы тотчас узнали какую: «Спасения нет, потрясен случившимся, дневник спрятан…»

Зальцман писал сидя, но после того как хроноскоп расшифровал строку, изображение Зальцмана вытянулось и размылось, а тетрадь стала вздрагивать, словно он долго держал ее на весу или шел с ней. Березкин несколько уточнил задание, и тогда Зальцман на экране принялся вышагивать, все время придерживаясь одного направления. Хроноскоп молчал, а по экрану проходили странные зеленоватые волны, и у нас сложилось впечатление, что электронный «мозг» хроноскопа столкнулся с задачей, которую не может разрешить.

— Следующая шифровка там — «пврн», — сказал Березкин. — Не местное ли понятие какое-нибудь?.. Если так, хроноскоп его не прочтет.

— Поварня! — неожиданно догадался я. — Ну да, так называются промысловые избушки на Севере. Откуда же это «знать» хроноскопу. Они маленькие, с плоскими крышами…

Березкин выключил хроноскоп и разъяснил в задании, что такое поварня. После этого на экране возникла небольшая плосковерхая избушка, и Зальцман начал свой путь от нее.

— Теперь — другое дело, — удовлетворенно сказал Березкин. Он хотел добавить еще что-то, но хроноскоп, перебивая его, произнес: «Северо-запад. Сто сорок». А Зальцман все шагал и шагал, и мы поняли, что 140 — это количество шагов. Затем прозвучали слова: «Река, левада». Зальцман в этот момент остановился и, по-прежнему сильно нервничая, сделал в открытой тетрадке запись. Очевидно, он записал цифру и эти слова. На экране появилось смутное изображение реки, а потом и леса. После некоторой паузы металлический голос сказал: «Поваленный тополь, корни», и мы увидели огромный тополь, вывернутый бурей вместе с корнями.