Андрей Аливердиев - Скиталец

- Просто хочется поговорить.

Тут бы анекдот какой рассказать, но как это всегда бывает ничего путного на ум не приходило.

- Извините, меня ждут другие пациенты, - наконец оборвала она неловкое молчание. - Но я еще вернусь.

Она улыбнулась обаятельной, очень женственной улыбкой и вышла, закрыв за собой дверь.

За градусником она вернулась минут через двадцать, но и в этом случае ничего дополнительного из нее вытянуть не получилось.

Потом был завтрак, имевший ту же информативность, возмещаемый, однако, калорийностью. А проголодался я, к слову, изрядно.

А потом пришел доктор.

Это был невысокий, похожий на сову человек лет шестидесяти. Он порасспрашивал меня о самочувствии, после чего мы поговорили на общие темы. Пытаясь выведать как можно больше, я спросил его, не случилось ли его интересного за время моего беспамятства.

- А ведь действительно случилось, - ответил он. - Пока вы были без сознания, Фриц Шварцкофф совершил первый пилотируемый полет в Космос! Каков технический прогресс!

Я был действительно удивлен. Это насколько должно было отстать техническое развитие, если первого космонавта они запустили только теперь! Видимо, Германия, если и не является единственной страной на Земле, то, во всяком случае, уж наверняка не имеет конкурентов. А без оных наступает застой. Ну тогда со своими знаниями я бы мог бы... Хотя нет, здесь я не физик.

Досадно!

Я вспомнил, как наша желтая пресса последних лет, дабы опорочить Советский Союз, писала, что будто бы фашисты запускали космонавтов задолго до Гагарина, и что недавно, якобы, двое из них вернулись... Я немного задумался, и доктор принял это за сверхволнение.

- Да, зря я вам об этом сказал. Вам не надо сейчас волноваться. Но все же такое событие! Должны же мы были запустить в космос человека до конца нашего тысячелетия.

- Да, это точно, - автоматически ответил я, - Тысячелетний Рейх должен быть космической державой!

- Кстати, могу вас еще раз обрадовать.

После обеда вас навестит очень приятная фрау.

- Она назвалась?

- Женатому человеку грех задавать этот вопрос. Конечно, это фрау Алиса.

Алиса. Неужели та самая!

***

Я не ошибся, это была та самая Алиса. Видимо наша встреча в самолете была не случайна, и наши линии жизни были основательно пересечены.

- Ты изменился, - сказала она, после того как мы бурно, а точнее, очень бурно поприветствовали друг друга.

- Да, Алиса, я не могу сказать, что последние события отразились на мне благосклонно.

- Все остришь. Хотя, по-моему, ты сам не свой после Москвы.

- Может быть... Но по голове меня стукнули здесь... Знаешь, у меня действительно проблемы. Когда я пришел в себя, я не помнил, кто я и где я. Потом понемногу вспомнил, но не все. Ты представляешь, я не могу говорить на немецком.

- Ты и раньше говорил не очень уж. Все время путал падежи и времена.

- Одно дело путать падежи и времена, а другое дело вообще не говорить.

- Так серьезно?

- Да. Выражаясь научным языком, у меня частичная амнезия, отягощенная женевю.

- Чем?

- Ложными воспоминаниями. Но я не хотел бы это обсуждать с врачом.

- Да уж... Это было бы совсем некстати.

Слушай, тебе же положен отпуск. Когда выпишешься, поедем к твоим.

- Это мысль.

- Кстати, почему ты не спрашиваешь, как прошла презентация моей последней книги?

- Ой, Алиса! Как я мог забыть! Расскажи, пожалуйста.

Как и в моем мире, она была писательницей.

***

Пролетело еще несколько дней, и вскоре я продолжил свое выздоровление дома.

Это было что-то вроде семейного общежития. Оценивая положительные стороны, можно отметить идеальную чистоту. И еще, люди были спокойнее, одухотвореннее и, я бы сказал, красивее, чем нашем мире. Может быть, сыграла роль политика евгеники?

Я даже удивился, как же во всем этом спокойствие мог произойти бунт.

Но такова была моя работа. Внутренние войска СС. Охрана лагерей. С моим положением "дикого" арийца это было, пожалуй, лучшей карьерой.

Техника же оставляла желать много лучшего. Во всяком случае, ни о каком персональном компьютере можно было и не думать. И на этот раз выкрутиться с работой мне будет куда как сложнее.

Алиса подошла ко мне сзади, когда я, поглощенный этими мыслями, глядел в окно. Я поделился с ней своими проблемами по поводу работы и амнезии.

- А ведь у нас совсем не жалуют психов!

- Но ты ведь не псих. А травма головы - с кем не бывает? В конце концов, ты можешь работать в компании моего отца.

- А что я, интересно, буду там делать? - я еще толком не знал, что это за компания, но догадывался, что это как-то связано с издательством.

- По крайней мере, на русском направлении ты справишься с любым вопросом.

Я был рад, что обо мне так думали. Да, быть офицером СС было еще почетно, но уже не престижно. И останься я в этом мире надолго, я наверняка бы основательно подумал об ее предложении. Но первым делом тогда бы следовало налечь на немецкий...

***

С работой и отпуском все прошло на редкость удачно. Так что, кажется, никто ничего не заподозрил. Ну а некоторая странность - так что еще можно было ожидать от человека, перенесшего травму головы!

Хорошо, что со мной был любящий человек.

Не могу точно сказать, возникли ли у меня к ней чувства , но с ней было на редкость легко и хорошо.

И вообще с каждой минутой пребывания в этом мире он мне нравился все больше. Пожалуй, и его я бы предпочел своему собственному. Однако один червь все же непрерывно грыз мое сердце. Как русский душой, я не мог смириться с нашим поражением. Я даже рискнул поговорить об этом с Алисой.

- Знаешь такое стихотворение Лермонтова.

Оно называется "Баллада"?

- Что-то не припомню.

- Слушай:

В избушке позднею порою

Славянка юная сидит.

Вдали багровою зарею

На небе зарево горит.

И люльку детскую качая

Поет славянка молодая:

"Не плачь, не плачь. Иль сердцем чуешь,

Дитя, ты близкую беду.

О, больно рано ты тоскуешь.

Я от тебя не отойду.

Скорее мужа я утрачу.

Не плачь, дитя, и я заплачу.

Отец твой стал за честь и Бога

В ряду бойцов против татар.

Кровавый след - его дорога,

Его булат блестит, как жар.

Вон видишь, зарево краснеет.

То битва семя Смерти сеет.

Как рада я, что ты не в силах

Понять опасности своей.

Не плачут дети на могилах

Им чужд и стыд, и страх цепей.

Их жребий зависти достоин.

Вдруг стук, и в двери входит воин.

Брада в крови, избиты латы.

"Свершилось!" - восклицает он,

"Свершилось. Торжествуй, проклятый!

Наш милый край порабощен.

Татар мечи не удержали.

Орда взяла, и наши пали."