Эрвин Каин - Три романа

Навалилась тьма без кошмара. Во тьме стоял храп двадцати сумасшедших. Он, Денис Александрович, теперь сам оказавшись в психиатрической больнице на излечении, никак не мог определить этих людей как нормальных в силу своей предыдущей профессии. У себя патологических отклонений он не обнаруживал, хотя иногда приходило сомнение, особенно в моменты коротких просветлений, вызывающих колики в желудке и рвоту.

Сколько дней и ночей провел он здесь, Денис Александрович с уверенностью сказать не мог. Он хорошо помнил кабинет, яркие лампы, белые стены. Несколько лысых людей. тоже, кажется, знакомых. Один из этих людей, сверкнул черепом, подскочил к нему и, щелкнув пальцами перед носом бывшего медика, крикнул задиристо:

- Ярко выражено!

- Ярко... ярко... - заколыхались остальные лысины. - Патологический синдром!

После чего Денису Александровичу выдали мягкую пижаму и отвели в палату. Он знал, что это ошибка. но не сопротивлялся, хотя и предполагал уже, опираясь на собственный опыт, что так просто его отсюда не выпустят. Зав. отделением оказался однокашником и, крепко сдавив руку приятеля, на ухо громким шепотом сообщил:

- Ты, брат, не обижайся, я сам сумасшедший!

Завтрак, шахматы. укол, сон, обед, шахматы, укол, личное время, ужин, укол, сон - были они, эти дни, одним и тем же миллион раз повторенным днем, вложенным в конечное пространство больничного коридора. С одной стороны, коридор завершался туалетами без замков и воды, с другой был кабинет врача и процедурный кабинет, посередине - столовая, напротив столовой - палата. В палате кроме него еще девятнадцать человек. Это был второй день его жизни. Первый день был немного веселее, коридор там казался длинным, по одну сторону рабочее место, по другую квартира, а вместо процедурки маленький винный магазинчик с грязной витриной. Там даже в шахматы не играли, но там были четыре времени года, которые здесь отсутствовали. Там не было снов, в том дне, только по утрам головная боль. А здесь каждую ночь приходила Мария. Мария с младенцем на руках.

Денис Александрович лежал во мраке и слушал храп, ласково поглаживая рукопись под подушкой. Всего тридцать два машинописных листа с большим интервалом. Он искал эту рукопись всю свою жизнь. И вот она с ним, она лежит под его головой, подпольный перевод романа дал ему зав. отделением, бывший коллега и однокурсник.

- Возможно, это и мистификация, точно сказать не берусь! - предупреждал он Дениса Александровича. - Дали всего на одну ночь, и что успел перевести, то и перевел! Здесь, понимаешь, только начало, немного середины и конец, остальное, если хочешь, я тебе так, на словах перескажу.

- Перескажи! - попросил Денис Александрович.

- Времени нет! Это у тебя его навалом, а у меня билеты на хоккей пропадают!..

- А какое время года сейчас?

- Нет, все-таки тебя правильно сюда ко мне положили! Говорю же, на хоккей опаздываю!..

- Значит, лето?

- А ты думал?

- А я думал, зима.

- Лето, лето!.. - он накинул пиджак и, выставив Дениса Александровича, запер дверь кабинета. - На траве хоккей, - добавил, подумав. - С мячом.

Ночью, тайком выбравшись в туалет, Денис Александрович впервые развернул листы. Его охватила дрожь предвкушения. Но роман оказался фантастическим, следовательно, его можно было читать и днем на людях.

Эрвин Каин не умел творить реализм. На первой титульной странице размашисто и жирно красными чернилами было выведено: "Здесь" - и ниже мелкими буковками, похожими на тараканчиков: "Эрвин Каин".

Выходило, что в тридцати страницах машинописного текста спрятался сам великий человек, и если не он целиком, то хотя бы его душа, на худой конец, его огромная мысль. Как и многие авторы, Эрвин Каин не смог уйти от своего героя. Не без удивления и радости Денис Александрович обнаружил, что умерщвленный в конце первого романа полюбившийся персонаж вовсе не погиб. В небольшом прологе практически полностью цитировался уже прочитанный эпилог. Когда герой наконец понял, что единственно у него оставшимся могуществом он может сделать лишь одно доброе дело. А именно, чтобы лично его не стало, не стало совсем, ни души его, ни тела, ни памяти, ни памяти о нем. Понял и не сделал. В конце концов, не все рождены для того, чтобы творить добрые дела.

Герой поднялся с постели, в которой размышлял. и отправился на работу. Но лишь несколько дней (занимающие в романе только несколько оптимистических строк) удалось герою посвятить себя производительному труду.

Захлебываясь. Денис Александрович перечитывал, зазубривая наизусть текст романа.

"Тяжело хлопали на рассветном ветру черные праздничные флаги. С флагов сыпались на асфальт капли", - Денис Александрович обсасывал каждую букву. - "Капли эти падали и падали, и падению этому не было конца".

Денис Александрович ликовал. Он знал, что видит только наружную праздничную сторону романа, фасад с финтифлюшками, что проникновение внутрь, в анфилады полутемных мистических комнат его смысла предстоит еще и еще, при седьмом, при двенадцатом прочтении.

"Гибрид траурного и праздничного знамени остановил героя. "Боже, подумал он. - Что это?" Рокотал черный диск громкоговорителя, гремел на весь город. "Сегодня наконец человечество вступило в первый контакт с иноземной цивилизацией? - кричал диктор. - Это произошло в семь часов три минуты утра. Но уже в семь часов семнадцать минут человечество вступило во второй контакт, в семь двадцать пять - в третий, в семь тридцать - в четвертый!.. Сейчас к полудню контактов с иноземными цивилизациями мы насчитываем около восемнадцати тысяч, и они все продолжаются! Правительством срочно организованы ускоренные дипкурсы, в семнадцать ноль-ноль объявляется всеобщая мобилизация работников культуры и искусства..."

"Ну, уж, хрен! - подумал герой. - Не хочу!" - и единственным у него оставшимся могуществом отмотал время немного назад и пустил его по другому бесконтактному руслу".

Денис Александрович не удержался и пролистал страничку.

"Только одни сутки удалось герою насладиться трудом у своего ревущего станка, как опять затрепетали празднично траурные флаги и заревел репродуктор. Герой опять все вернул в бесконтактное русло, и опять контакт состоялся. Он опять отменил, и контакт не дал ему доработать даже до обеда. "Боже, у меня нет больше сил все это отменять, при всем моем всемогуществе я устал!"

"Я устал", - подумал тогда Денис Александрович. И, будто почувствовав его плотно трудившуюся мысль, зашуршали тапочки, заскрипели двери. Было два часа ночи. Началось обычное паломничество в туалет. Сумасшедшие вообще любили ходить друг за другом. Пришел и уселся рядом генерал, явился профессор, ворвался в тихую до того туалетную комнату гогочущий Сидоров. Выстроилась очередь. Денис Александрович был огорчен. Не в силах изгнать своих последователей, он сам ушел от толпы обратно, в покой палаты, лег и закрыл глаза. Перед глазами плыли строки романа.