Роберт Хайнлайн - Там, за гранью

– Одну минутку. Я сам попробовал разок рискнуть в «Заблудившейся комете», Феликс. Это замечательная игра.

– Сколько вы спустили?

Блюменталь взглянул на него с подозрением.

– Около восьмисот пятидесяти, если хотите знать. А с чего вы взяли, что я проиграл? Игра честная?

– Разумеется, честная. Но я сам создавал эту игру, Пит. Не забывайте этого. Она исключительно для лопухов. Держитесь от нее подальше.

– Но подождите же, я придумал способ с ней управиться. Думаю, вам следует об этом знать.

– Это вы так думаете, Пит. А я – знаю. Беспроигрышной стратегии в этой игре нет.

– Ну… хорошо.

– Ладно. Долгой жизни!

– И детей.

Едва линия освободилась, телефон возобновил свой настырный призыв:

– Полчаса прошло. Лучше обратите внимание, босс. У меня неприятности! Лучше…

Аппарат смолк лишь после того, как Гамильтон извлек стат из щели приемника.

Там значилось.

«Гражданину Гамильтону Феликсу 65-305-243 Б 47. Привет! Окружной Арбитр по генетике свидетельствует свое уважение и просит гражданина Гамильтона посетить его в его офисе завтра в десять утра». Стат был датирован вчерашним вечером и завершался постскриптумом с просьбой известить службу Арбитра, если указанное время будет сочтено неудобным, сославшись при этом на такой-то исходящий номер.

До десяти оставалось полчаса, и Гамильтон решил пойти.

Служба Арбитра поразила его уровнем автоматизации: либо ее было куда меньше, чем в подавляющем большинстве офисов – либо ее тщательно спрятали.

Традиционные места роботов – например, секретарские – занимали люди, в большинстве своем – женщины, одни серьезные, другие веселые, но все как на подбор красивые и явно смышленые.

– Арбитр ждет вас.

Гамильтон встал, погасил сигарету в ближайшей пепельнице и взглянул на секретаршу.

– Должен ли я оставить вам пистолет?

– Только если сами хотите. Пойдемте со мной, пожалуйста.

Она проводила Гамильтона до дверей кабинета, открыла их и удалилась, пока он переступал порог.

– Доброе утро, сэр, – услышал он приятный голос.

– Доброе утро, – механически отозвался Гамильтон и замер, уставившись на Арбитра. – Будь я!…

Его правая рука рефлекторно потянулась к оружию, но остановилась на полпути. Арбитр оказался тем самым джентльменом, чей обед был нарушен вчера своенравной крабьей ногой. Гамильтон постарался восстановить душевное равновесие.

– Это не соответствует протоколу, сэр, – холодно проговорил он. – Если вы не были удовлетворены, следовало послать ко мне одного из ваших друзей.

Арбитр, взглянув на него, в свою очередь расхохотался. У кого-нибудь другого такой смех можно было бы счесть грубым, но у Арбитра он звучал воистину гомерически.

– Поверьте, сэр, для меня это такой же сюрприз, как и для вас. Мне и в голову не приходило, что джентльмен, вчера вечером обменявшийся со мной любезностями, окажется тем самым человеком, которого я хотел видеть сегодня утром. Что же до маленького осложнения в ресторане, то, по чести сказать, я вообще не придал бы ему значения, если бы вы сами меня к тому не вынудили. Я уже много лет не прибегал к оружию. Однако я забываю о приличиях – садитесь, сэр. Устраивайтесь поудобнее. Вы курите? Могу ли я предложить вам выпить?

– Вы очень любезны, Арбитр, – Гамильтон уселся.

– Меня зовут Мордан…

Это Гамильтон знал.

– …а друзья называют меня Клодом. И я хотел бы, чтобы разговор наш проходил в дружественном тоне.

– Благодарю вас… Клод.

– Не за что, Феликс. Возможно, у меня есть на то свои причины. Но скажите, что за дьявольскую игрушку вы применили вчера к этому нахальному типу? Она поразила меня.

С довольным видом Гамильтон продемонстрировал свое новое оружие.

– Да, – проговорил Арбитр, рассматривая его. – Простой тепловой двигатель на нитратном топливе. Кажется, я видел его схему – по-моему, на выставке, в Институте.

Слегка разочарованный тем, что Мордан нимало не удивился, Феликс признал, что он прав. Но Мордан не замедлил искупить грех, с живым интересом обсуждая конструкцию и характеристики пистолета.

– Если бы мне приходилось драться, я хотел бы иметь такой, – заключил он.

– Могу заказать для вас.

– Нет, нет. Вы очень любезны, но вряд ли он мне пригодится.

– Я хотел спросить… – Гамильтон закусил губу. – Извините, Клод… Но разве благоразумно человеку, который не дерется, показываться на людях при оружии?

– Вы не так меня поняли, – Мордан улыбнулся и указал на дальнюю стену кабинета, покрытую геометрическим узором из расположенных почти впритык друг к другу крохотных кружков, в центре каждого из которых темнела точка.

Молниеносным и свободным движением Арбитр выхватил из кобуры излучатель, находя цель прямо в восходящем движении. Казалось, оружие лишь на миг замерло на конце взмаха – и вернулось на место.

По стене пополз вверх маленький клуб дыма. А под ним распустился трилистник из новых соприкасающихся кружков; в центре каждого чернела маленькая точка.

Гамильтон не проронил ни слова.

– Ну и как? – поинтересовался Мордан.

– Я подумал, – медленно проговорил Гамильтон, – что вчера вечером крупно выиграл, решив быть с вами елико возможно вежливым.

Мордан усмехнулся.

– Хоть мы с вами прежде и не встречались, однако вы и ваша генетическая карта были мне, естественно, интересны.

– Полагаю, что так: ведь я подпадаю под юрисдикцию вашей службы.

– И снова вы не так меня поняли. Я физически не в состоянии испытывать персональный интерес к каждой из мириад зигот в округе. Однако сохранять лучшие линии – моя прямая обязанность. Последние десять лет я надеялся, что вы появитесь в клинике с просьбой о помощи в планировании детей.

Лицо Гамильтона утратило всякое выражение. Не обращая на это внимания, Мордан продолжал:

– Поскольку вы так и не пришли за советом добровольно, я был вынужден пригласить вас. И хочу задать вопрос: намереваетесь ли вы в ближайшее время обзавестись потомством?

Гамильтон встал.

– Эта тема мне крайне неприятна. Могу ли я считать себя свободным, сэр?

Мордан подошел и положил руку ему на плечо.

– Пожалуйста, Феликс. Вы ничего не потеряете, выслушав меня. Поверьте я не имею ни малейшего желания вторгаться в вашу личную жизнь. Но ведь я не случайный любитель совать нос в чужие дела – я Арбитр, представляющий интересы всех вам подобных. И ваши в том числе.

Гамильтон снова сел; однако оставался по-прежнему напряженным.

– Я вас слушаю.

– Спасибо, Феликс. Ответственность за улучшение расы в соответствии с принятой в нашей республике доктриной – дело нелегкое. Мы вправе советовать, но не можем принуждать. Частная жизнь и свобода действий каждого человека уважаемы и неприкосновенны. У нас нет иного оружия, кроме спокойных рассуждений, взывающих к разуму всякого, кто хочет видеть следующее поколение лучшим, чем предыдущее. Но даже при самом тесном сотрудничестве мы можем не так уж много – по большей части дело ограничивается ликвидацией одной-двух негативных характеристик и сохранением позитивных. Однако ваш случай отличается от прочих.