Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

У рыночной площади, откуда вытекала большая толпа, нагруженная съестными припасами, Крон свернул в переулок и вышел к дому Гирона, скрытому за такой же каменной стеной. Атран поспешно забежал вперед и распахнул перед ним деревянную дверь, когда-то крашенную, но сейчас облупившуюся и поблекшую до такой степени, что нельзя было разобрать, какого же она цвета.

Пригнувшись, чтобы не зацепиться головой за низкую притолоку, Крон вошел во двор Гирона, большой, пыльный, и пустой. В углу двора в куцей тени одинокой чахлой ладиспенсии полулежа дремали два стражника в расстегнутых кожаных латах, одинаково раскинув ноги в желтых легионерских сандалиях. На ступеньках крыльца, в грубом кожаном фартуке на голое тело, сидел мрачный и злой, как бастурнак, Гирон, а писец, жестикулируя и брызгая слюной, визгливо чем-то ему грозил. Под бородой у Гирона ходили желваки, руки, сложенные на коленях, то и дело сжимались в кулаки, но он молчал. Услышав за спиной шаги, писец повернулся и осекся, узнав сенатора. Разъяренное лицо мгновенно приобрело умильное, подобострастное выражение, спина угодливо согнулась, и писец быстро засеменил навстречу своему господину.

— Здоровья и счастья сенатору Крону! — залебезил он, ощеривая гнилые зубы.

Услышав имя сенатора, дремавшие стражники вскочили на ноги, спешно застегивая панцири. Крон молча прошел мимо писца прямо к Тирану. Мастер медленно встал.

— Приветствую тебя, сенатор, — мрачно сказал он.

— И я тебя, — небрежно махнул рукой Крон. — Как работа?

— Все сделано еще утром, господин, — затараторил писец за спиной, — и все оттиски разнесены по адресам…

— Ты, кажется, чем-то недоволен, Гирон? — спросил Крон, не обращая внимания на писца.

— Да, сенатор.

Гирон вскинул голову.

— Да ну?! — притворно удивился сенатор. — И чем же это?

— Тобой, сенатор. — Гирон продолжал смело смотреть на Крона. — Я свободный человек, сенатор. Зачем ты сегодня на ночь приставил ко мне стражу, будто к рабу своему? Если ты ко мне еще раз пришлешь этого мозгляка, то я удушу его вот этими руками!

Он поднял перед собой огромные, узловатые, черные от краски ладони. Писец на всякий случай отступил за спину сенатора.

Крон рассмеялся и жестом подозвал Атрана. Раб, поняв его, достал из-за пазухи кошель и развязал. Крон взял из кошеля две монеты и небрежно бросил их через плечо.

— Это тебе за работу, — сказал он писцу.

Реакция у писца была отменной. Звона падающих на землю монет Крон не услышал.

— Ценю твою откровенность, мастер Гирон, — сказал он. — А теперь скажи: за этот оттиск «Сенатского вестника» ты получил деньги вперед?

Гирон чуть заметно кивнул.

— А если бы тебя ночью не разбудили, оттиск был бы готов к утру?

Мастер угрюмо молчал.

— Можешь считать меня своим благодетелем, за то, что ты не сидишь сейчас в долговой яме и не бит прутьями…

Крон повернулся к Атрану.

— Зайди в печатню, разбуди стражу и отправь домой. Да, и дай подмастерьям по звонду за работу.

Он подождал, пока Атран скроется в дверях дома, и, поймав писца за ухо, притянул к себе.

— Что у них с Калецией? — спросил сенатор, кивнув в сторону дверей.

— У них… — загримасничал от боли писец, в то же время пытаясь усмехнуться. — Хи-хи…

Крон оттолкнул от себя писца. Слушать дальше не было необходимости. По ухмылке писца все было ясно.

— На сегодня ты свободен, — объявил сенатор. Писец, поминутно кланяясь и благодаря, исчез

со двора. И тут же из дверей печатни стали выскакивать заспанные стражники, на ходу застегивая доспехи и приветствуя сенатора. Крон пересчитал их взглядом, затем махнул рукой, отсылая домой. Когда дверь на улицу захлопнулась за последним стражником, он расслабленно опустился на ступеньки.

— Садись, — предложил он Гирону.

Мастер молча сел рядом.

— Мне бы не хотелось, чтобы мое хорошее отношение к тебе изменилось, — просто сказал Крон и положил руку на колено Гирона. — Но в последнее время я не узнаю тебя. Раньше у тебя не было ничего, кроме рваной туники и массы идей в голове. Я дал тебе звонды, и половину своих идей ты смог воплотить в жизнь — подарил Пату производство бумаги, печатный текст… Но это и все. Обилие звондов притупило твои мысли, ты перестал работать головой, а теперь не хочешь и руками. Ты увлекся женщинами и вином — у тебя сейчас все есть. Нет только идей в голове.

Сенатор встал и отряхнул тогу.

— Мой тебе совет на прощанье — работай. Мне будет искренне жаль, если твоя светлая голова, способная столько дать для усиления могущества и расцвета Пата, сгинет в кабаках в окружении низкосортных гетер. Поэтому, ради нашей дружбы и уважения к тебе, я сделаю все, чтобы этого не случилось. Вплоть до того, что оставлю на тебе одну рваную тунику.

Крон повернулся и пошел прочь. У самых дверей он остановился и поднял в прощальном приветствии руку:

— Я дал твоей голове пищу. Работай!

К зданию Сената Крон подошел как раз в то время, когда жрец-прорицатель начал жертвоприношения. Меж колоннами в ожидании начала заседения небольшими группками стояли сенаторы и парламентарии. Внизу, перед ступенями в Сенат, расположились телохранители и рабы. Крон отстегнул короткий меч, передал Атрану и, оставив его в толпе, сам поднялся по ступеням.

«Немногие же явились в Сенат после празднества», — отметил Крон про себя. Впрочем, ничего серьезного сегодня не предвиделось. Консул должен был подвести итоги Севрской кампании, а казначей Сената отчитаться о расходах на триумф Тагулы.

Господа сенаторы и парламентарии обсуждали прошедшие праздники. Крон медленно шествовал между группами, отвечая на приветствия знакомых и разыскивая глазами Артодата. Политических разговоров никто не вел, искусства тоже не касались. Говорили в основном о том, кто, как, где и с кем провел праздники, у кого чем угощали, кто сколько выпил, о женщинах, ристалищах, лошадях. Грубые шутки, претенциозно именовавшиеся здесь подвигами, наподобие таких, как украсть одежды у купающихся в термах и устроить из них погребальный костер, привязать дико орущего овцекозла на самый верх триумфальной стелы, прыгать по деревьям и крышам, вдребезги разбивая черепицу, свои и чужие головы, — считались здесь в порядке вещей, и в них принимали участие люди всех возрастов и положений, начиная с простолюдинов, граждан первого поколения, не имеющих прав голоса, и заканчивая высокопоставленными аристократами, чьи родословные корнями своих генеалогических древ уходили к основателям Пата. Временами то из одной группы, то из другой доносился взрыв дружного смеха — политические противники с юмором обсуждали свои и чужие промахи во время «подвигов». Трудно было поверить, что эти добродушные, веселые люди, беззлобно подтрунивающие друг над другом, в Сенате превращались в заклятых врагов и, тыча друг в друга указующими перстами, выливали на головы соперников ушаты словесных помоев. Иногда дело доходило даже до побоищ седалищными подушками и кулачных потасовок между группировками приверженцев — оружие сдавалось у входа в Сенат, — но за стены Сената дрязги и распри старались не выносить, сохраняя у рядовых граждан хотя бы видимость единства республиканского правительства. Что, впрочем, не исключало устранения при помощи яда или кинжала особо неугодных, маскируемого под разбойничье нападение или гурманское пристрастие к грибам и крабо-устрицам, среди которых попадались ядовитые.