Александр Бушков - Господа альбатросы

Повсюду толпились кучки аборигенов, обсуждавших за бутылкой третий приказ. Балабашкин уже выписывал по площади синусоиды и щедро раздавал брошюры профессора В.Б.Пастраго, которые возил за ним на тележке грузчик в драном и мятом смокинге. Прошел слух, что в новооткрытом магазине «Молоко» стоят за прилавком пятеро молоденьких продавщиц, только что прибывших с «материка», и все ринулись покупать простоквашу.

— Ну и как настроение?

Панарин обернулся — рядом возвышался Адамян Гамлет Багратионович, больше, чем когда-либо напоминавший сейчас унылого слона.

— Настроение — как всегда.

— Мальчик, и тем не менее у меня впечатление, будто ты в последнее время сдал…

— Это трудно объяснить, — сказал Панарин. — И началось это не вчера. Правда, вчера я говорил с Шалыганом…

— Понятно. И ты думаешь, что ты первый, кого он смутил рассуждениями о лодках и верблюдах? А ты способен бросить штурвал и пересесть на верблюда? Ну-ка, представь, ярко, объемно, в цвете!

Панарин отрицательно мотнул головой.

— То-то, — сказал Адамян, генерал-полковник аэрологии, славный альбатрос в прошлом. — Где-то сейчас сидят за партами те, кто, быть может, проплывет по Реке. Только к нам это не имеет никакого отношения. Узкая специализация — девиз наших гербов, бремя наших горбов… Мы навсегда прикованы к штурвалу, для нас всегда будут только самолеты.

Они помолчали. Динамики Главной Диспетчерской выплескивали рев пьяного дуэта:

Тихо лаяли собакив затухающую даль.Я явился к вам во фраке,элегантный, как рояль…

— Менестрели… — поморщился Тарантул. — Тим, все полеты на сегодня отменены. Пойдешь только ты. Звеном. По маршруту бонеровской «семерки». Нужно посмотреть, что там…

— Людей подбираю сам?

— А когда это я вмешивался в твои дела?

Адамян ткнул его кулаком в плечо, неуклюже повернулся и пошел к зданию дирекции, оплывший старый фанатик аэрологии, сумевший одиннадцать лет назад дотянуть до полосы то, что осталось от самолета да еще ухитрившийся эти лохмотья посадить. С тех пор — в воздух даже пассажиром нельзя…

К Панарину валила толпа пилотов. Они мимоходом распихивали по урнам бутылки со сметаной, галдели и чертили ладонями в воздухе нечто напоминающее то ли фигуры высшего пилотажа, то ли женские формы.

— Адмирал! — заорал Леня, истово салютуя Панарину молочной бутылкой. Честь имею доложить: новоприбывшее женское пополнение путем визуально-дистанционного осмотра и психологического экспресс-анализа признано ласковым и сговорчивым. Несомненно слабы на передок-с!

— Вольно, — сказал Панарин. — Господа Альбатросы, диспозиция следующая: идем в Вундерланд по тропе «семерки». Веду я. Со мной Сенечка на своем драндулете и Леня со Стрижом на «Сапсане». Шагом марш!

Кто-то громко присвистнул, но ему тут же нахлобучили фуражку на нос.

4

— Может быть, когда-нибудь пойму,

что заставляет вас идти на риск

сломать свои элегантные шеи.

— Когда поймете, скажете нам. Для

нас самих это тайна.

Видимость оказалась идеальная, какую и сулили метеосводки. Панарин тысячу раз проникал сюда, но всегда это было как первая сигарета, первая женщина, первый синяк под глазом, первый орден. Потому что Вундерланд это Вундерланд, аминь, господа альбатросы…

А меж тем внизу не наблюдалось ровным счетом ничего чудесного. Внизу была Река, широкая и спокойная, были желтые песчаные отмели, кое-где пересеченные полосами гальки. И пышный березовый лесок. И буро-зеленые, не знавшие плуга поля.

— Между прочим, — сказал Сенечка Босый. — Я тут пролетал позавчера, и не было здесь никакой рощи. Солончак красовался самого паскудного облика.

— Ты когда перестанешь удивляться?

— Да сам знаю, и все равно…

— Разговорчики, — сказал Панарин.

— «Омутки» пошли, альмиранте.

— Ага. Фиксирую.

— Вниз, на третий коридор.

— Есть третий коридор.

Стайка небольших овальных водоворотиков плыла против течения навстречу самолетам. Их видели тысячу раз и давно знали, что никаких живых существ там нет. Просто водоворотики, плывущие против течения…

— «Сапсан», съемка.

— Есть.

— Болометр в дело.

— Есть. Расхождений с прежними данными не вижу.

— А вот кавитация какая-то странная. Я таких пузыриков никогда прежде не видел.

— Я тоже. Новенькое что-то. Альмиранте, ваши указания?

— Сенечка, пошел, — сказал Панарин. — Анализ всеми бортовыми средствами, на вертикалках зонды вниз.

— Есть.

Сенечкин «Мерлин», заваливаясь на крыло, скользнул влево и вниз, замер винт — Сенечка врубил сопла вертикальной тяги, завис над «омутком», и вниз брызнули тонкие струйки дыма — пошли зонды.

— Пишет, сучья лапа. Интересные кривульки.

— Точнее.

— Эффект Мейсена. Похоже, Кардовский со своим ирландцем были-таки правы…

— Довольно, — сказал Панарин. — Изменение цвета воды мне не нравится… Сеня, вверх!

Вода взвихрилась, и пяток смерчиков рванулись к самолету, но «Мерлин» метнулся вверх быстрее, и синие прозрачные щупальца опали, вновь стали спокойной водой.

— Назад, — сказал Панарин. — В прежнем ордере. Не расслабляться, быть предельно внимательными.

— Ну кого ты учишь, бугор? Не девочки ведь.

«Знаю», — подумал Панарин, и тем не менее назойливо всплывают в памяти имена тех, кто позволил себе расслабиться, когда заворожила магия прекрасных слов «обратный путь». Все они — под пропеллерами, и большинство из них лежат там в виде символических урн, не содержащих и одной подлинной молекулы усопшего…

— Внимание, альмиранте, — сказал летевший слева Сенечка. — Заметил слева от меня что-то новое. Когда мы шли вглубь, этого не было.

Панарин тоже увидел нечто поблескивающее, серебристое, льдисто-мерцающее, протяженное; угадал вопрос Сенечки, прозвучавший в наушниках двумя секундами позже:

— Посмотрим?

А если и бонеровская «семерка» вот так — летели назад, заметили нечто новое, расслабились чуточку, свернули… Нет? Здесь, в этом месте, если верить приборам «семерки», они не сворачивали, но разве можно быть уверенным в чем-то, находясь над Вундерландом?

— Хорошо. Пошли. Волчьей цепочкой — след в след.

Больше всего это напоминало холодные и прекрасные сады Снежной Королевы, хотя никто из них там не был и сравнивать не мог. Просто именно так сады те, существуй они, обязаны были выглядеть. Гигантское поле сверкающих серебристых кристаллов, друз, сталактитов, дикое и прекрасное разнообразие форм, радужная игра света на плоскостях и гранях, хаотический и чудесный лес, выращенный для забавы скучающим волшебником в одночасье…