Александр Бушков - Дождь над океаном

— Я не понимаю, — сказал Малыш. — Нет, правда. Одна-две дивизии наших десантников, подкрепленных брониками и авиацией — и конец.

— Одна загвоздка — у этой страны существуют границы…

— Ну и что? Рывок! — Малыш взмахнул ладонью, словно разрубал что-то. — Обстоятельства таковы, что не до чайных церемоний. Не настолько они все же носятся со своей независимостью, чтобы начинать с нами войну, когда по дорогам мотается этот неистовый Роланд?

— Как знать, как знать…

— Шутишь?

— Может быть, — сказал Леопард. — Кто Их знает…

— Вломиться к ним технически несложно, — сказал Ланселот. — Гораздо сложнее будет расхлебать последствия сего кавалерийского наскока. Я не о дипломатических демаршах — о том морально-этическо-юридическом лабиринте, в который мы угодим. Если уж решили уважать их суверенитет, пусть, и выглядящий смешно…

— Но ситуация…

— А вот этого уже не нужно, — с ласковой угрозой сказал Ланселот. — Всякий раз, когда начинали ссылаться на чрезвычайные обстоятельства, позволяющие якобы отбросить мораль, право и писаные законы, получалось совсем скверно…

— Да нет, я все понимаю, ты не думай, — сказал Малыш. — Обидно просто, что все так глупо…

— Думаешь, мне не обидно? Они замолчали и повернули головы к рации — показалось, что прозвучали позывные орбитальной станции «Фата-моргана», но это и в самом деле только показалось, нервы были как проволочки мины натяжного действия, реагирующие на легкое касание.

— Хорошо, — сказал Малыш. — Мои предыдущие высказывания отметаем, как продиктованные интеллектуальной незрелостью. Лапочек-специалисток по международному праву у меня еще не было. Но почему мы сидим, как барсуки в норе, командор? Кропотливо фиксируем все перипетии охоты, и только? Зачем мы здесь?

— Потому что нужно хоть что-то делать…

— Тогда почему мы не вступаем в игру?

— А что мы можем сделать сверх того, что уже делается? Помолчи, не создавай радиопомех… — Леопард швырнул в Малыша пустую пластмассовую бутылку из-под тоника, и Малыш, демонстрируя великолепную реакцию, отбил ее ребром ладони. Оба расхохотались. Ланселот отвернулся. Бесполезно, подумал он тоскливо. Они не могут проникнуться всей серьезностью ситуации, и дело тут не в том, что Малыш практически не общался с имеющим некоторые скверные привычки жареным петухом, а Леопард не оперативник — я и сам не могу проникнуться всей серьезностью, сидя здесь, на поляне, в мягкой траве, где отчаянно верещат кузнечики, а небо нереально синее, и никто не стреляет, нет страшных чудовищ, рева, огня и пламени…

— Я ничего не могу понять, — словно подслушав его мысли, сказал Леопард. — Конечно, я всегда был уверен, что Контакт будет не похож на все, что вокруг него нагородили, но все равно не покидает ощущение, что это больше всего смахивает на трагическую нелепость. Это не контакт, это и не агрессия, это и нельзя назвать непониманием, перешедшим в схватку, — это просто нелепость. Малыш прав — какой-то неистовый Роланд. Я не могу построить мало-мальски пригодной гипотезы — герой поэмы Ариосто, бешеный волк…. Малыш покосился на него с уважением. Леопард был не из оперативного состава — он работал в одном из секторов отдела стратегического планирования группы ксенологии при ООН, как раз и занимался в числе прочего разработкой вариантов гипотетического контакта, пытался просчитать все мыслимые и предугадать немыслимые. Подробностей Ланселот не знал. Он сам был узким специалистом, и его вполне удовлетворило заявление Ферзя, что Леопард — крупный специалист в своей области. Впрочем, подумал Ланселот, случая применить свои знания на практике у него не было. Да и сейчас нет. Просто, коли уж существуют на Земле ксенологи, их представителя следовало включить в состав опергруппы.

— Бешеный волк? — задумчиво повторил Малыш. Ланселот заметил, что ксенологу удалось никак не удававшееся ему самому — как-то незаметно он все-таки настроил Малыша на серьезный лад…

— Да, — сказал Леопард. — Какая-то грустная пародия на «космическую оперу». Знаете, на что я давно обратил внимание? Никто, собственно говоря, не рассматривает этого пришельца как Пришельца. К нему с самого начала отнеслись рационально и незатейливо — как к бешеному волку, которого следует поскорее обезвредить.

— Но это местные… — сказал Малыш.

— Увы, мы тоже. Нашим — да и мне самому, честно говоря, — просто не приходит в голову устанавливать с ним контакт, используя все эти кропотливо разработанные методики. Мы не рассматриваем его как партнера — пусть и коварного партнера, злонамеренного. А потом удивляемся, что и он не рассматривает нас как партнеров.

— То есть, ты уверен, что мы подошли неправильно? — спросил Ланселот.

— Я всего лишь хочу сказать, что сам ничего не понимаю. Все наши разработки при встрече с действительностью, как и следовало ожидать, полетели к черту, альтернативы мы пока не нашли. Может быть, сыграло свою роль и то, что это — не космический корабль, сверкающий и загадочный инопланетный звездолет?

— Я — Коралл, — раздался голос радиста «Фата-морганы», и они настороженно замерли. — Один из фургонов сближается с источником тэта-излучения, совершающим странные эволюции. Квадрат семь-одиннадцать.

— Вперед? — Ланселот пружинисто выпрямился.

— Вы летите, а я пока идиллически посижу на полянке, — сказал Леопард. — Свяжусь через станцию с нашими, есть одна идея для «мозгового штурма». Оставьте один терминал.

— Может быть… — поколебавшись, Ланселот вытащил пистолет, держа за ствол, протянул Леопарду.

— Нет, это не мой инструмент, — сказал Леопард. — «Мобиль» на меня вряд ли вынесет, а против местных ты сам не стал бы применять оружие, правда? Если и произойдет какой-нибудь инцидент, получится тот самый дипломатически-юридический казус — у меня документы сотрудника ООН, припаяют разве что незаконный переход границы.

— Ладно, — сказал Ланселот. — Сиди, если действительно нужно. Только не высовывайся. Мы постараемся скорее вернуться. «Мираж» взмыл с шелестящим свистом, налетевший вихрь покачнул кроны сосен и погас. Леопард ничком лег в траву, подпер щеки ладонями и сосредоточенно следил, как недалеко от его лица взбирается по гибкой травинке зеленый кузнечик. Он любил думать в полном одиночестве и тишине. Разноцветные кусочки никак не складывались в мозаику. Непонятно было, чего добивается Пришелец и стремится ли он вообще чего-нибудь добиться; непонятно было, в чем же должна заключаться миссия Ланселота и его собственная — разве что случится нечто, требующее вмешательства. Но что от них потребуется и окажутся ли они в состоянии это выполнить? Наконец…