Амброз Бирс - Обнаженное солнце (сборник)

И да поможет мне бог! Проклятая тварь как раз такого цвета”.

Джордж ЛАНЖЕЛЕН

МУХА

Меня всегда пугали телефонные звонки. И все же я абсолютно спокойно спросил невестку, как и почему она убила моего брата, когда та позвонила мне в два часа ночи и сообщила эту новость.

— По телефону не объяснить, Артур. Сообщите в полицию и приезжайте. Да, и скажите, что тело Боба находится на вашем заводе.

Только опустив трубку на рычаг, я вполне осознал случившееся и похолодел от ужаса. Набирая номер полиции, я дрожал как осиновый лист.

Трубку снял инспектор полиции Твинкер. Он же взял на себя руководство следствием и сказал, что сейчас приедет.

Не успел я натянуть брюки, как перед домом остановился автомобиль.

— Скажите, мистер Браун, на заводе есть ночной сторож? — спросил инспектор, трогая с места. — Он вам не звонил?

— Да… То есть нет. Это очень странно. Должно быть, он попал на завод через свою лабораторию, где часто работал допоздна.

— Разве мистер Роберт Браун работал не с вами?

— Нет. Он занимался исследованиями для Министерства авиации.

— А в чем они состояли?

— Он почти не говорил о своей работе — это государственная тайна, но Министерство, надо полагать, было в курсе. Я знаю лишь, что он был на пороге важнейшего открытия.

Тело было распластано на рельсах, ведущих к электрическому пресс-молоту. Голова и правая рука буквально смешались с металлом молота.

Посоветовавшись с коллегами, инспектор Твинкер повернулся ко мне.

— Как поднимают молот, мистер Браун?

— Сейчас я его приведу в движение. Пульт управления здесь. Смотрите, инспектор. Молот поставлен на мощность 50 тонн, спуск — на нуле.

— Ну нуле? — переспросил инспектор.

— Иными словами — на уровне пола. И кроме того, его настроили на единичные удары, то есть он должен подниматься после каждого удара.

— А постепенно нельзя поднять?

— Нет. Скорость подъема не регулируется.

— Так… Не могли бы вы показать, что нужно сделать?

Неотрывно глядя на расплющенное тело брата, я до отказа нажал черную кнопку подъема молота.

Раздался ужасающий свист, всегда вызывавший в моем воображении фигуру шумно вздыхающего великана, и тяжелая стальная масса на удивление мягко поднялась. Я уловил приглушенный звук, с которым тело отлепилось от металла, и испытал панический страх при виде обнажившегося коричневато-красноватого месива.

Инспектор Твинкер расследовал случай на протяжении многих месяцев.

Анн, всегда такая уравновешенная, была объявлена невменяемой, и процесса не состоялось.

Обвиненная в убийстве мужа, она доказала, что отлично справляется с гигантским молотом. Но почему она его убила и как получилось, что он сам лег под молот, объяснить инспектору она категорически отказалась.

Ночной сторож, конечно, слышал гудение молота и показал, что молот ударил дважды. Стрелка счетчика, после каждой операции возвращавшаяся к нулю, подтверждала, что механизм был настроен на два удара. Однако невестка утверждала, что воспользовалась им лишь раз.

Инспекторы Министерства авиации сообщили инспектору Твинкеру, что брат уничтожил перед смертью ценнейшие инструменты и бумаги.

Судебные экспертизы обнаружили, что у Боба в момент кончины была забинтована голова — Твинкер показал мне тряпку, в которой я не мог не узнать обрывка скатерти, покрывавшей один из столов в лаборатории.

Анн поместили в клинику Бредморского института, где содержат психически больных преступников. Гарри, ее десятилетнего сына, я забрал к себе.

Я навещал ее каждую субботу. Два — три раза со мной ездил в клинику инспектор Твинкер, который, как я понял, бывал там и без меня. Но нам ни разу не удалось вытянуть что-либо из моей невестки, которая стала равнодушна ко всему. Иногда она вышивала, но ее излюбленным занятием сделалась ловля мух, которых она внимательно осматривала перед тем, как отпустить на волю.

У Анн был один-единственный срыв — скорее нервный, нежели психический, когда она увидела, как санитарка убила перед ней муху. Для того, чтобы успокоить Анн, пришлось даже впрыснуть ей морфий.

Часто я брал с собой Гарри. Она обращалась с ним дружелюбно, но не проявляла никакой привязанности.

В день, когда у Анн был припадок из-за мухи, ко мне заглянул инспектор Твинкер.

— Я убежден, что в этом ключ к разгадке.

— Не вижу ни малейшей связи.

— Что бы ни говорили доктора, я уверен, что миссис Браун в полном рассудке. Даже когда она рассматривает мух.

— Тогда чем вы можете объяснить ее отношение к собственному сыну?

— Она или боится, или хочет уберечь его. Возможно, что она его даже ненавидит.

— Не понимаю.

— Вы не заметили, что при нем она никогда не ловит мух?

— Пожалуй. И все же я ничего не понимаю.

— Я тоже, мистер Браун. И боюсь, что, пока миссис Браун не выздоровеет, мы так ничего и не узнаем.

— Врачи говорят — надежды нет…

— Ваш брат не проводил экспериментов с мухами?

— Не думаю. А вы не спрашивали экспертов из Министерства авиации?

— Спрашивал. Они подняли меня на смех.

— Дядя Артур, а мухи долго живут?

Мы завтракали, и племянник заговорил после того, как мы с ним долго молчали. Я взглянул на мальчика поверх прислоненного к чайнику “Таймса”. Как все дети, Гарри обладал способностью задавать такие вопросы, которые ставили взрослых в тупик. Однако про мух он спросил впервые, и у меня мороз по коже прошел — вспомнились слова инспектора.

— Не знаю, Гарри. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Потому что я видел муху, которую тогда искала мама.

— Мама искала муху?!

— Да. Муха, конечно, подросла, но я ее все равно узнал.

— Где ты видел эту муху, Гарри? И что в ней такого особенного, детка?

— На вашем письменном столе. Голова у нее не черная, а белая, и лапка тоже не такая.

— Когда ты в первый раз увидел эту муху?

— В тот день, когда уехал папа. Она была в его комнате, и я ее поймал. Потом прибежала мама и велела ее выпустить. А потом опять приказала поймать.

— Она наверняка уже умерла, — проговорил я, вставая из-за стола и не спеша направляясь к кабинету.

Но закрыв за собою дверь, я одним прыжком очутился у письменного стола. Мухи на нем не было.

Слова племянника, перекликавшиеся с репликой инспектора о том, что смерть моего брата каким-то образом связана с мухами, потрясли меня до самой глубины души.

Я впервые задал себе вопрос: так ли безумна моя невестка? Если необъяснимый несчастный случай, акт безумия, каким бы странным и ужасным ни казался он, был приемлем, то при мысли, что невестка, находясь в здравом рассудке, смогла так жестоко убить собственного мужа — при этой мысли меня прошибал холодный пот. Что могло послужить причиной чудовищного преступления?