Джон Кристофер - Смерть травы

Из радиоприемника послышался голос с характерным произношением дикторов «Би-Би-Си»:

— Чрезвычайный Комитет Объединенных Наций в своем очередном рапорте из Китая сообщает, что по самым заниженным оценкам число смертей в Китае достигает двухсот миллионов…

— А «черви»-то у них слабоваты, — пробормотал Роджер. — Надо воспользоваться…

— Двести миллионов! Невероятно! — воскликнула Анна.

— Что такое двести миллионов? — сказал Роджер. — Этих китаезов пруд пруди, через пару поколений наплодят кучу новых.

Анна хотела было что-то возразить на циничные слова Роджера, но передумала, поглощенная мрачными картинами, которые рисовало ее воображение.

— В дальнейшем, — продолжал радиокомментатор, — в рапорте говорится о том, что в экспериментах с изотопом-717 достигнут почти полный контроль над вирусом Чанг-Ли. Опыление рисовых полей этим изотопом должно стать немедленной акцией вновь созданного Авиаполка Воздушной Помощи Объединенных Наций. Предполагается, что запасов изотопа хватит для незамедлительной защиты всех рисовых полей. Те, что находятся в угрожающем состоянии, будут обработаны в течение нескольких дней, остальные — в течение месяца.

— Слава Богу хоть за это, — сказал Джон.

— Когда ты, наконец, закончишь молиться деве Марии, — перебил его Роджер, — тебя не затруднит покрыть это маленькое сердечко?

— Роджер, — мягко запротестовала Оливия.

— Двести миллионов, — продолжал Джон, — Памятник человеческой гордыне и упрямству. Если бы над вирусом поработали шестью месяцами раньше, они были бы теперь живы.

— Кстати, о памятниках человеческой гордыне, — вставил Роджер, — и пока ты думаешь, как бы вывернуться, и не пойти этим чертовым тузом, как там твой собственный Тадж-Махал? Ходят слухи о проблемах с рабочей силой?

— А есть хоть что-нибудь, о чем ты не слышал?

Роджер был инспектором по общественным связям в Министерстве Промышленности. Он жил в мире сплетен и слухов, которые, по мнению Анны, питали его природную жестокость.

— Ничего существенного, — сказал Роджер. — Как думаешь, поспеете к сроку?

— Передай своему министру, — ответил Джон, — пусть его коллега не боится — плюшевый гарнитур для него будет готов без опоздания.

— Вопрос в том, — заметил Роджер, — будет ли коллега готов для гарнитура.

— Опять сплетни?

— Я бы не назвал это сплетнями. Может, конечно, его шея неуязвима для топора, интересно было бы взглянуть.

— Роджер, — не удержалась Анна, — ты что, получаешь огромное удовольствие от вида людских страданий?

Она тут же пожалела о сказанном. Роджер посмотрел на нее изумленным взглядом. У него было обманчиво мягкое лицо с безвольным подбородком и большими карими глазами.

— Я — маленький мальчик, я никогда не вырасту, — дурачась, сказал он, — если бы ты была в моем возрасте, ты бы наверняка хохотала над толстяком, поскальзывающимся на банановой кожуре. Но тебе жалко смотреть, как они ломают себе шеи, жалко их несчастных жен и кучу голодных ребятишек. Так что, уж будь добра, позволь мне играть в свои игрушки.

— Он безнадежен, — сказала Оливия. — Не обращай внимания, Анна!

Она говорила с поразительным спокойствием, словно терпеливая мать с непослушным ребенком.

— Все вы — взрослые чувствительные люди, — продолжал Роджер, по-прежнему глядя на Анну, — должны зарубить себе на носу; сейчас сила на вашей стороне. Вы живете в мире, где все говорит в пользу чувствительных и цивилизованных людей. Но это очень ненадежно. Возьмите хотя бы древнейшую цивилизацию Китая и посмотрите, что из этого вышло. Когда начинает урчать в животе, забываешь о хороших манерах.

— Я все-таки вынужден согласиться, — сказал Джон, — ты просто атавизм, Роджер!

— Иногда мне кажется, что они со Стивом ровесники, — сказала Оливия.

Стив был девятилетним сыном Бакли. Роджер слишком любил его, чтобы отпустить в школу. Невысокий для своего возраста, явно недоношенный, мальчик был подвержен странным приступам внезапной жестокости.

— Но Стив-то повзрослеет, — заметила Анна.

Роджер усмехнулся:

— Тогда он не мой сын.

Когда дети вернулись домой на каникулы, семейства Кастэнсов и Бакли отправились на уик-энд к морю. Обычно для таких поездок они вскладчину брали напрокат караван. Одна машина тянула домик на колесах на пути к морю, другая — на обратном пути. Караван служил домом для четверых взрослых, дети спали рядом в палатке.

Чудесным субботним утром они лежали на нагретой солнцем гальке. Рядом тихо плескалось море. Дети ловили крабов вдоль берега. Джон, Анна и Оливия просто грелись на солнышке, Роджер — более непоседливый по натуре — сначала помогал детям, потом тоже лег. Он явно казался чем-то обеспокоенным.

Когда Роджер уже в который раз посмотрел на часы, Джон не выдержал:

— Ну ладно, надо чем-то заняться.

— Интересно, чем? — спросила Анна. — Может, хочешь приготовить обед?

— Лучше спустимся-ка мы с Роджером в деревню, — ответил Джон. — Они сейчас откроются.

— Они уже полчаса как открылись, — заметил Роджер. — Возьмем твою машину.

— Ланч в час, — объявила Оливия. — Опоздавшим ничего не достанется.

— Не волнуйся.

Глядя на стоявшие перед ним стаканы, Роджер сказал:

— Так-то лучше. На море меня всегда мучит жажда. Должно быть, из-за соленого воздуха.

— Ты немного раздражен, Родж, — сказал Джон, отпив из своего стакана. — Я еще вчера заметил. Тебя что-то беспокоит?

Они сидели в баре. Через открытую дверь виднелась дорожка, посыпанная гравием, и широкая полоса ровно подстриженной травы рядом с ней. Воздух был теплым и влажным.

— Раздражен, говоришь? Возможно.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

Роджер пристально посмотрел на него.

— Первая обязанность инспектора по общественным связям — это преданность, вторая — благоразумие, и третья — луженая глотка и хорошо подвешенный язык. Моя беда в том, что я всегда держу пальцы скрещенными, когда клянусь в верности и благоразумии тем, кто вовсе не является моими друзьями.

— Что случилось?

— Будь ты на моем месте — ни за что бы не рассказал. Поэтому я прошу тебя помалкивать. Даже Анна не должна знать. Оливии я тоже не говорил.

— Если это так серьезно, может, лучше не рассказывать?

— Откровенно говоря, было бы умнее, если бы они не держали все в тайне, хотя и это не важно. Все равно, так или иначе, люди узнают.

— Слушай, ты меня заинтриговал!

Роджер осушил свой стакан, подождал, пока Джон сделает то же самое и пошел к стойке за новой порцией. Вернувшись, он долго молчал, потягивая пиво.