Джеффри Линдсей - Декстер мёртв

– Разумеется, – сказал я. – С удовольствием. Ты ведь знаешь, я всегда… А о чем они? – произнес я все с той же презренной услужливостью.

– Об опеке, – процедила Дебора, точно еще один слог – и она сломает себе зубы.

Я с удивлением моргнул. Об опеке? Неужели она и впрямь заберет меня к себе домой и будет попечителем Декстера Бесчестного до тех пор, пока он не вернет себе доброе имя? О таком я и не мечтал: меня точно помиловали, только помиловала Дебора.

– Опека, – глупо повторил я. – Ну конечно… это здорово… В смысле, спасибо! Я и не думал, что ты…

– Опека над твоими детьми. – Она почти выплюнула эти слова. – Чтобы их не бросили в детдом. – И посмотрела на меня так, словно главной целью моей жизни было отправлять детей в детдома.

То ли от ее слов, то ли от взгляда я ощутил странное опустошение и задумался, почувствую ли однажды себя как прежде.

– А, – сказал я. – Разумеется.

Выражение Деборы наконец переменилось, что, с одной стороны, было к лучшему. С другой стороны, ее лицо тронула презрительная усмешка.

– Ты об этих детях ни хрена и не вспомнил, так ведь?

Может, это не очень лестно обо мне говорит, но, сказать по правде, я действительно не думал о детях. А ведь после моего ареста Коди, Эстор и, конечно, Лили-Энн наверняка забрали органы опеки. Ближайшим их родственником, разумеется, оставалась Дебора (ведь мой братец Брайан не в счет). Сам же я, признаться, не уделил детям ни секунды своего тюремного времени. Уверен, любому, кто способен испытывать хоть какие-то чувства, стало бы совестно… Но не мне.

Себе в оправдание скажу лишь то, что мои мысли занимали дела поважнее. Меня, между прочим, арестовали. За тройное убийство, если помните. Которого я не совершал.

– Ну, – пробормотал я, – я вроде как сидел в тюрьме.

– Так я и думала, – ответила Дебора. – Ни на одну гребаную секунду.

На мгновение я остолбенел. Сижу я тут буквально в цепях, без надежды на освобождение, а она, Дебора, винит меня за то, что я не подумал о детях. Детях, которые, замечу, всего-навсего получили свободу гулять, кататься на качелях и объедаться пиццей или чем им вздумается. Ужасно несправедливо – почти так же, как и само мое заточение, – но ничего не поделать. Я наконец обрел дар речи и с возмущением заговорил:

– Дебора, это крайне несправедливо. Меня ведь заперли здесь без намека… – Я резко замолчал, потому что Дебора в очередной раз отвела телефон от уха, дожидаясь, пока я замолчу.

Когда я замолчал, она повесила трубку, подождала минуту или две, а потом подняла вновь.

– Согласно этим бумагам, я получаю полную опеку над детьми, – сказала Дебора и помахала документами. – Я оставлю их надзирателю. Подпиши, а.

Она собралась было уходить, как на меня накатила волна ужаса: моя последняя, моя единственная надежда уходит.

– Дебора, постой! – позвал я.

Она замерла в неловкой позе – полусидя, полустоя, – и мне в ту волнительную минуту показалось, что пробыла она так очень долго – точно ей не терпится поскорее уйти, но дурацкий долг заморозил ее на месте и не дает покинуть это бесчестное место.

Мы оба понимали, что она в любом случае уйдет. Но тут, к моему дурацкому облегчению, Дебора села обратно и вновь подняла трубку.

– Что? – спросила она самым что ни на есть мертвенным голосом.

И снова я тупо заморгал в ответ. «Что» было и так ясно как день – так ясно, что я оторопел, не зная, как выразиться, чтоб не обидеть ее своим очевидным ответом. Потом все-таки сказал:

– Мне нужна твоя помощь.

И просто лишь бы показать характер, Дебора снова ответила вопросом:

– Зачем?

– Выбраться отсюда, – сказал я. – Доказать мою неви…

– Невиновность? – Она фыркнула. – Бред собачий.

– Но я не виновен!

– Черта с два! – В ее голосе зазвенела злость – ну, хоть какая-то эмоция. – Это ты оставил Джекки одну, ты бросил Риту и дал ее убить… И это ты позволил педофилу-убийце сцапать Эстор!..

Я видел, как костяшки ее пальцев, сжимавших телефонную трубку, побелели. Дебора глубоко вздохнула, и ее лицо вновь приняло бесстрастно-холодное выражение.

– Так скажи же, в чем ты не виновен, Декстер? Никак этого не пойму.

– Но Дебз! – взвыл я. – Я никого не убивал.

– В этот раз! – огрызнулась она.

– Да, но, но… – запинаясь заговорил я. – Но я-то сижу не за них. В этот раз. И я не…

– В этот раз, – повторила она мягче. Но хотя голос Деборы смягчился, взгляд ее остался холодным и ясным. Она подалась к стеклу. – У скольких людей ты отнял жизни, Декстер? У скольких отнимешь еще, если выйдешь на волю?

Вопрос был по существу, но ответ на него определенно противоречил моему заявлению о невиновности; я рассудил, что лучше промолчать, и Дебора продолжила:

– Я как следует об этом поразмыслила. И поделать ничего не могу. Хоть ты и говоришь, что это папа все затеял – ну, что ты… – Она снова отвела взгляд. – Но я так больше не могу. Я думала, что смирюсь, закрою глаза и… – Она вновь взглянула на меня, и на ее лице не осталось и тени мягкости. – Но теперь заварилась вся эта каша, и я больше не знаю, кто ты такой. А может, никогда и не знала, и ты все наврал про папу… Он же копом был, отставным морпехом. Что бы он сказал, Декстер? Что бы сказал обо всем этом дерьме?…

Она испытующе на меня уставилась, ожидая ответа, и в голову мне пришло только:

– Semper fi[7]…

Дебора не сводила с меня взгляда еще какое-то время. Потом откинулась на стуле.

– По ночам я просыпаюсь от кошмаров и думаю о тех, кого ты убил. И о тех, кого убьешь, если отсюда выйдешь. Если я помогу тебе выйти, то все равно что сама их убью.

– Я думал, ты понимаешь… В смысле, все это и правда начал папа, и…

Выражение ее лица вновь вынудило меня замолчать.

– Я так больше не могу, – сказала Дебора. – Это неправильно. И противоречит всему, во что я… – Она говорила все громче и громче и вдруг взяла себя в руки, замолчала и продолжила уже спокойно, как ни в чем не бывало: – Тебе здесь самое место. Пока ты за решеткой, мир чуточку безопасней.

Спорить с ее логикой было сложно, но не попытаться было бы бессмысленно.

– Дебз, – начал я. – Ты ведь знаешь, что посадили меня за то, чего я не совершал. Ты ведь не дашь им повесить на меня это преступление. Ты ведь не такая.

– Хватит, – отрезала она. – Я тут не из гребаной «Невиновности»[8]. А если и была бы, то выбрала бы кого-нибудь, кто по-настоящему заслуживает справедливости.

– У меня никого больше нет, – пробормотал я, стараясь не заныть.

– Так точно, – ответила Дебора. – Всех остальных ты угробил.