Время - Александр Александрович Мишкин
– Люба, не трогай ты его, – зашипела на бригадиршу правая рука Ядвига Егоровна, указывая пальцем на спину Гены.
– Да кто его трогает? – сказала она, отходя от Гены всё с той же гадкой улыбкой. Посмотрев на его спину выражение лица в мгновение изменилось. Попытка изобразить на безвкусно накрашенном и морщинистом лице сострадание, только сильнее подчеркнуло не привлекательность лица бригадирши. Схватив за руку, Ядвига Егоровна поспешила отвести собиравшуюся вставить ещё несколько фраз подругу подальше от Гены, который кажется вообще находился где-то далеко от всей этой ежедневной рабочей суеты.
Войдя наконец на склад, где остались мужчины и мастер, первым кто протянул ему руку для приветствия, был его напарник Федя. Пожилой, никогда не унывающий, с небольшими остатками кудряшек на крупной овальной голове, мужчина. Подмигивая и чмокая языком, в привычной для него манере, приветствовал напарника:
– Ну что студент, опять жонка спать не даёт?
– Ничего тебя Федя не берет, как я посмотрю, – все так же без настроения и скорее машинально, а не из вежливости, ответил Гена.
– А чего мне унывать? От…– сказал, махнув рукой Федя. – Если ты про цифры эти… без них жили хреново и с ними живём так же. Да и не значат они ничего. Так что нечего мне переживать.
– Ага, – сказал Гена здороваясь с Генадичем – высоким и полным седым мужчиной в белом халате. – Это ты так решил, послушав эту херь по телевизору? Ещё как значат, Федя! – Сказал Гена пожимая руку напарнику Генадича Ване.
Федя, простой и добродушный мужчина, мало переживал о чужих ему людях, но за пять лет работы с Геной, тот стал ему почти как сын, и увидев оставшиеся две недели жизни на спине напарника, заметно изменился.
– Ладно, Тадеушевич, – сказала Феде мастер, высокая худая женщина с тонкими чертами лица и бардовыми короткими волосами, что молча стояла и наблюдала, пока Гена пожмёт всем мужчины руки. – Потом будем обсуждать эти вопросы. Мы все поставлены в нехорошее положение с этими открытиями, давайте не будем о плохом, у нас много работы. Гена, фронт работы ты знаешь, посмотрите с Федей полировку, прошлый фокон весь в царапинах.
– Хорошо, – сказал Гена наклоняясь к нижней полке. Взял в руки деревянный ящик с причудливыми конусообразными деталями, с тупыми и обрезанными вершинами. – Давай, я тебя жду. – Сказал он Феде и вышел со склада.
До обеда они с Федей чистили и драили полировку – два станка в обмотанной полиэтиленом квадратной теплице. Искали мельчайшие осколки и зёрнышки шлиф порошка, которые могли поцарапать детали в процессе полировки, меняли охлаждающую жидкость. Гена делал всё машинально и за работой совсем не следил. Он был далеко от завода, с женой и маленьким сыном. Он отчётливо видел их счастливые лица и от этого чувствовал себя немного лучше. Напарники почти не разговаривали, но Федя старался максимально отвлечь Гену – пытался неловко шутить и подкалывать, как он это обычно делал. Гена криво улыбался и больше походил на призрак нежели на живого молодого человека.
Закончив с полировкой, Гена принялся исправлять прошлый фокон. Нужно было по новой отшлифовать плоскую поверхность основания конусообразного цилиндра, с соблюдением ювелирной точности. Убрать шлифовкой можно было всего несколько микрон, поэтому используя самый мелкий, специально для его деталей, шлиф порошок, Гена водил фокон по металлическому круглому плану. Подмазывая иногда порошок, он бегал спустя несколько кропотливых и напряжённых минут к крану с водой, промывал деталь и просматривал на свету, чтобы отполированная ранее поверхность стала вновь матовой.
Из-за постоянного контакта с холодной и горячей водой руки Гены покрылись мелкими кровоточащими ранками. Кожа трескалась и используемые в производстве растворы охлаждающей и полирующей жидкости, обжигали руки. Делая очередные круговые движения по металлическому плану, Гена думал. Начальник был прав. Оставить семью после смерти на улице и без гроша в кармане, он не мог. Но эти пять дней, занимаясь этой тупой и монотонной работой, зная, что тебе осталось всего две недели, будут для него самой жестокой пыткой. Он продумывал различные варианты от грабежа до мошенничества. Грабить было опасно, а получить деньги в кредит у него вряд ли бы получилось. В банке увидят сколько ему осталось. Брать где-то ещё он не мог. Ему то всё равно, но вот Катя и Сава, их он не мог так подставить. Мысли, как жвачка, брошенная на грязный пол, собирали в огромный отвратительный комок различные варианты событий. Во всех, он оставлял жену и сына в опасности, и подвергал после смерти нищете, долгам и гибели. К тому же фокон все никак не желал шлифоваться до нужной ему чистоты, поэтому не выдержав, Гена остановил станок, положил деталь в коробку и направился из цеха в курилку.
До обеда было меньше получаса и обычно в это время курилка была наполнена людьми со всех ближних цехов. Но открыв двери Гена обнаружил лишь одинокого и пожилого наладчика из соседнего цеха. Худенький и низкий человек, с черными с проседью волосами, держал сигарету жёлтыми от чрезмерного курения пальцами, и не обращал на вошедшего внимания. Его звали Николай и выглядел он точно так же как Гена. Как будто его душа была очень далеко от тела. Он сидел, накинув одну ногу на другую, и наклонившись немного вперёд, поддерживал свободной рукой голову. Подойдя к нему ближе, Гена сообразил, почему он сидит один и так печален. На спине светились более ужасные и скорбные цифры, Коле оставалось жить два дня.
– Здорова, не угостишь? – сказал Гена, присаживаясь рядом с мужчиной.
Николай, не говоря ни слова, держа во рту папиросу, полез в карман из которого достал помятую пачку и протянул Гене.
– Спасибо.
– За яд спасибо не говорят, – пробубнил, тряся во рту сигаретой, Николай. Обратив наконец внимание на Гену, мужчина сообразил, что тому нечем подкурить и засунув снова руку в карман, вытянул из него спички.
– Угу, – кивнул Гена с сигаретой в зубах беря в руки коробок. Подкурил, резким движением потушил спичку, выбросил в металлическую пепельницу на подставке и прислонился спиной к холодной стене. Курилка располагалась на последнем, третьем, этаже здания где находились их с Николаем цеха. Стены были выкрашены в синий цвет только на уровне человеческого роста, остальное пространство было отштукатурено и побелено. Всё это было проделано, наверное, ещё при постройке завода, так что сейчас стены выглядели печально: подтёки ржавчины, оголённые куски кирпича под рваной штукатуркой. Выдыхая обжигающий горло дым, Гена смотрел в потолок.
