Ант Скаландис - Катализ

– Черному неоткуда было, – рассудил Женька, – он спал всю ночь. А вот ты, Эдик… Впрочем, тоже нет. Потрогай свои губы.

Вывод напрашивался любопытный: обычные проститутки города Норда не вакцинированы – понятно, царство зеленых, как-никак. А высший серебряный класс держат, видать, для особых целей и многое им позволяют. И все-таки, вакцинировав Женьку, Ли, надо полагать, нарушила какие-то планы Кротова. То-то он так кипятился!

– Это несправедливо! – шумел Черный. – Женька, дай, я тебе отдамся. Я тоже хочу быть вечно молодым!

– Кто здесь хочет стать вечно молодым?

В просмотровом зале информотеки появилась прекрасная блондинка, высокая, длинноногая, с загорелой кожей, пышной прической и ослепительными зубами. На ней была очень короткая белая юбочка и свободная салатового цвета кофта. Поражали глаза – яркие, как изумруды.

– Лучше ей отдайся, – успел шепнуть Женька.

– Шейла Петрикссон, председатель партии зеленых, – небрежно сообщила блондинка.

– То есть как? – не понял Станский. – А Кротов?

– Кротов – самозванец.

– Я так и думал! – воскликнул Женька.

– Так, так, так, – проговорил Черный, – что-то начинает проясняться. Может быть Вы присядете, Шейла. Или Вы куда-то торопились?

– Торопилась, – сказала Шейла. – К вам.

И она опустилась в кресло, скрестив свои роскошные с золотистым загаром ноги, а руки закинув за голову.

Женька был в восторге от столь миловидного председателя уже ненавистной ему партии. Черный рассеянно улыбался, поглощенный какими-то своими догадками. И только Станский был загадочно мрачен и насторожен.

– Шейлочка, – заговорил Черный, – Ваш самозванец не объяснил нам, как пользоваться здешней системой снабжения. А было бы недурно выпить чего-нибудь. Вы нам не поможете?

– Пожалуйста, – она встала и подошла все к тому же пульту, – Вам чего именно?

Черный слегка растерялся:

– Н-ну, на Ваш вкус.

– А я не пью, – улыбнулась Шейла.

Черный растерялся вконец, и на помощь пришел Женька:

– Джин с тоником, если можно.

– Сейчас не говорят «если можно», – поправила Шейла, – в нашем мире можно все.

– А почему Вы не пьете? – как-то агрессивно поинтересовался Станский.

– Жизнь коротка, а дел в ней очень много, – ответила Шейла, и это прозвучало без фальши.

– Вот уж действительно, – философски заметил Женька, – чем больше человек имеет, тем более скупым становится. Неужели сто лет в молодом теле – это так мало?

– А я не вакцинирована, – Шейла не хвасталась. Шейла просто сообщала об этом, и все трое сразу поняли, кто здесь настоящий председатель зеленых.

– Простите за нескромный вопрос, – Черному было неловко, – то есть в наше время такой вопрос считался нескромным по отношению к женщине, я не знаю, как сейчас… Так вот, простите, Шейла, сколько Вам лет?

– Тридцать шесть. Шесть лет добровольного отказа, – добавила она, опережая их мысли. – Вы спрашивайте, ребята. Нескромных вопросов не бывает. Бывают вопросы умные и глупые. Старайтесь задавать умные, но я и на глупые не обижусь.

– Вы знаете о том, что Брусилов в Норде? – спросил Черный.

– Да, я потому и спешила.

– Зачем он приехал?

– Видимо, хочет остановить Кротова. Старик Игнатий еще в молодости поклялся совершить нечто, сопоставимое по масштабам с Великим Катаклизмом. До сих пор ему это не удавалось. А теперь жить осталось не больше двух недель, и многие ждут от него страшных шагов. Трудно сказать, каких именно. По-моему готовится некая гекатомба.

– И он способен на это? У него есть возможности?

– К сожалению, да.

– Ребята, нам везет, – резюмировал Черный. – Уснув накануне ядерной катастрофы – проснуться перед самой гекатомбой Кротова!

– Так что же делать? – спросил Женька в панике.

Он ощутил страх за Крошку Ли, за себя, за ребят, за весь мир, и надеялся теперь, что Шейла развеет этот страх – ведь она так уверенно держится!

И Шейла сказала, улыбнувшись:

– Самый умный вопрос. Мы знаем, что делать. Я говорю как член Всемирного Совета. Но об этом позже; поговорим о том, что делать вам. Прежде всего следует узнать, кто есть кто в этом мире и сделать выбор, с кем вы – только тогда от вас будет польза. Пока же вы способны лишь благородно, но бесцельно гибнуть. Я соболезную вам по поводу смерти вашего друга Цанева. Преждевременная смерть – это всегда трагедия. Давайте не будем повторять ошибок. Итак. Я знаю, что вы читали, и догадываюсь, чем пичкал вас старик. Теперь послушайте меня.

– С удовольствием, – ядовито произнес Станский, молчавший все это время, – но что-то вас становится слишком много. Может быть, вы все как один врете?! А Любомир меж тем мертв. Ему уже не помочь ни вашими соболезнованиями, ни всеми вашими чудесами – ничем! Его убил этот ваш «новый прекрасный мир», ваш мир юных оранжевых идиотов и старой зеленой сволочи. И теперь я не верю вам. Ни одному слову не верю! Учтите.

– Спокойно,Эдуард. Вы же еще ничего, ничегошеньки не поняли! Так может быть, все-таки выслушаете меня?

– Да! – почти рявкнул Станский. – Только, пожалуйста, попроще и поближе к жизни. Я уже сыт по горло высоким штилем – этими вашими проповедями, агитками и катехизисами!

«И с чего он так завелся?»– недоумевал Женька.

А Черный громко сообщил:

– Джин был очень хорош.

4

Сын простых можайских рабочих, член партии большевиков с шестнадцатого года Иван Кротов в середине двадцатых в Москве совершенно фантастическим образом женился на дочери немецкого еврея Бруно Шамиса, фирме которого Советская Россия предоставила в то время концессию. Эльза Шамис приняла советское подданство, и у молодых супругов родился сын Рудольф. А десятилетие спустя эта романтическая женитьба едва не вышла Ивану боком. Начальство стало намекать ему, что жена буржуазного происхождения, да еще родом из Германии, плохо совместима с работой в партийных органах. И в какой-то момент Иван был вынужден сделать выбор. Он не только развелся и публично отрекся от жены и всех ее родственников – «немецких шпионов», но еще и собственноручно написал донос на брата Эльзы Генриха, тоже осевшего в России (Иван с ним не ладил). После этого Кротов был направлен партией на ответственную работу в органы внутренних дел. А вскоре арестовали Эльзу. Шел 1938 год. Девятилетнего Рудика, по счастью, не оказалось в этот момент в Москве. Он жил в деревне под Смоленском у родителей жены Генриха. Умудренные жизнью старики, прослышав об аресте своего зятя и матери мальчика, догадались оставить Рудика у себя, а не возвращать в столицу к НКВД-ешнику-отцу, очевидно, не жаждавшему встречи с полубуржуйским сыном.