Александр Громовский - Феникс

Я выразил сомнения, поймут ли они содержание моей лекции. Учительница, сидевшая с ними, ответила, что они понятливые. Ну, хорошо, сказал я и уселся во главе стола. Поскольку это было мое первое публичное выступление, я все безбожно перепутал: весьма непоследовательно начал с того, чем следовало бы заканчивать. Не забыв упомянуть о достижениях советской космонавтики, я добросовестно стал объяснять им принцип реактивного движения и устройство ракеты: от двигателя с соплом и далее к бакам с топливом и окислителем. "А вот это, - говорил я, - кабина космонавта, выше находится парашютный отсек, это - головной обтекатель. Вот такова схема ракеты".

Потом я углубился в историю и сказал несколько слов о зарождении астрономии и становлении ее как науки. Тут учительница перебила меня и продемонстрировала мне методы работы с детьми вообще и УО в частности.

Главным в этом методе было умение правильно поставить вопрос и постараться очень просто на него ответить. Несколько таких вопросов-ответов составляют блок информации, которую легко усвоить и запомнить.

"Скажи нам, пожалуйста, - обратилась учительница ко мне, - для чего нужна эта наука - астрономия?" Она хотела знать утилитарную ценность науки, которую я боготворил и считал самоценной. Интуитивно я чувствовал громадную пользу для человечества от этой древнейшей науки о звездном небе, но ясно выразить свои мысли не мог. И я брякнул первое, что пришло в голову и сорвалось с языка.

Я сказал: "Ну вот взять, например, Солнце, оно ведь не будет светить вечно. Когда-нибудь, через миллиарды лет, оно погаснет. И это тоже изучает астрономия".

Учительница сказала громко: "Итак, дети, повторяйте за мной! Астроно-о-о-мия... нужна-а... для того..." - "...нужна-а-а для того-о...", хором повторили дети. "...ЧТОБЫ ЗНА-АТЬ, КОГДА-А-А.... ПОГА-А-СНЕТ... СО-О-ЛНЦЕ-Е..."

"... когда-а-а... пога-а-снет... Со-о-олнце-е-е...", - хором пропели голоса.

Я был шокирован. У меня в глазах день померк, точно действительно гасло солнце. Я остолбенело смотрел на этих бодреньких ребятишек с красными слезящимися глазками, с маленькими лобиками на одинаковых физиономиях с коротко стриженными волосами, на толстенькие их тела с болтающимися под лавкой ножками, и думал... Нет, я не думал. Я мысленно стонал: "Ну нет же, черт побери! Ведь это же не главное... Ерунда все это... Ну как мне объяснить им, ей... что такое АСТРОНОМИЯ?!! А потом я понял, что...

- Ты что? - спросил Георг, услышав как зарыдал его спутник.

- Деток жа-алко-о-о! - ответил сквозь рев Владлен и стал сморкаться в салфетку. - Как они там без меня?!

Георг хотел было спросить, чьих, собственно, детей воспитывал его товарищ по несчастью - своих, от первого брака (если он был) или взял с готовым "приданным". Скорее, последнее. Потом передумал. Не нужны ему чужие заботы, так никаких нервов не хватит. У него своих проблем хватает...

Он уже проваливался в темный колодец сна, когда Владлен тихо сказал, как бы оправдываясь: А может, оба утра как-нибудь да совпадут. Ведь у них техника - не нам чета! Это на наших таратайках лететь нужно годы и годы, а для них это - раз плюнуть. Как ты думаешь, а?

- Дай-то Бог, - ответил Георг из колодца и отпустил канат, связывающий его с реальностью.

СОН

Где был вчера камень, там нынче яма.

Лермонтов, "Герой нашего времени"

Георг стоял у обочины, а они все шли и шли по высушенной жарким солнцем дороге, поднимая пыль до неба. Колонна растянулась до самого горизонта. Их было много: тысячи и тысячи, в потрепанном обмундировании, многие - без сапог. Лица солдат были усталыми, губы потрескались, глаза потухли. На обозах, на носилках везли и несли раненых. Но покалеченных было столько, что на всех носилок не хватало, и тогда бедолаг несли на развернутых плащ-палатках или просто на плечах и руках товарищей.

От колонны отделился и подошел, прихрамывая, штаб-ротмистр, попросил табачку. Георг отдал пачку сигарет, чтобы хватило всей братии. "Благодарствуем, - прошипел воин, едва шевеля губами, покрытыми струпьями и пыльно-черной коркой. - Хороший табачок, - сказал он, садясь на пригорок и жадно затягиваясь. - Еще, поди, довоенные... Давненько я цивильных не курил, у нас все махра да махра..." Он попытался улыбнуться. Корка на нижней губе лопнула, на подбородок потекла алая струйка крови. Они еще живы, подумал Георг, у них еще есть кровь, а на вид будто мертвы.

- До Рифейских гор далеко? - спросил штаб-ротмистр окрепшим голосом.

- Верст 300 с гаком, - подумав, ответил Георг. - А вы, значит, так и будите отступать аж до Рифейских гор?

- А что делать? - нахмурился офицер. - Теснит Змей проклятый, продыху не дает. Мы уже потеряли двенадцать легионов, а битва еще только началась...

- А как же союзники?

- А что союзники... Они тоже несут огромные потери. Транспорт с их провиантом подбили, а нашу пищу они есть не могут - мрут как мухи. Полковника ихнего убило, а без него они как воины копья ломаного не стоят. Спасибо наши кирасиры вовремя подошли, а то бы в живых-то никого не осталось... Каких орлов положили! Из всего кирасирского полка почитай с десяток молодцов осталось...

Затряслась земля - это промчалась конница. Кони тяжелые, рослые, да и воины подстать - высокие, торсы закованы в стальную броню, перья на побитых шлемах гордо развевались на ветру. Последней пронеслась лошадь без всадника, точно призрак, белая грива колыхалось, длинная, как знамя, глаза сверкали звездами первой величины.

Э-эх, ребятушки! - штаб-ротмистр притронулся к своей фуражке, отдавая честь, потом смахнул с глаз набежавшую слезу.

Молча они смотрели, как 12-й уланский, драгуны и 8-й гусарский уходили на восток, где небо еще было светлым. На юго-западе же все было поглощено мглой, озаряемой временами далекими вспышками не то молний, не то разрывами. Оттуда, из этого темного фронта, доносились отдаленные раскаты. Словно некие великаны ворочали и кидали гигантские каменные валуны, и те сталкивались друг с другом.

- Кстати, об ИХ продовольствии... - сказал Георг. - Вот возьмите, это сгущенка и родниковая вода.

Штаб-ротмистр истово благодарил, снял фуражку и набил ее доверху пластмассовыми стаканчиками. Первым делом, проткнув пальцем фольгу, стал торопливо хлебать воду.

Прошел отряд арбалетчиков, за ними, семеня короткими ножками, поспешали карлики-бомбисты в смешных своих колпаках и белых гетрах.

- Вон, гляди, как раз ихнего полковника везут, - воин вытер рукавом подбородок и указал грязным пальцем на колонну.

Мимо проплыла повозка на магической подвеске. Лицо полковника напоминало лакированную маску из темно-коричневого дерева. В районе глазниц виднелись тонкие длинные раскосые полоски: веки без ресниц смежились, навсегда укрыв мудрые глаза джентри. Черный мундир его покрылся слоем серой дорожной пыли. Один конец аксельбанта был оторван, серебряный шнурок свесился с носилок и болтался в воздухе. Сухонькие муравьиные лапки джентри были сложены на груди по христианскому обычаю. Четверо рослых эльфа в мундирах с золотыми шевронами и с зажженными фонарями в руках составляли почетный эскорт покойному.