Брайан Олдисс - Лето Гелликонии

Стоящий в тени скалы дом строился с учетом его расположения — все в нем тянулось вверх к свету, как тянется к свету росток, пробивающийся между валунами. Поднявшись следом за стремительным Робой по шаткой деревянной лестнице на третий этаж, СарториИрвраш понял, что задыхается. Их путь лежал в единственную находящуюся на этом этаже комнату. Кто-то подставил СарториИрврашу стул, и он упал на него, заходясь от кашля.

Откашливаясь, он украдкой рассмотрел присутствующих в комнате. Их было трое. Особое хрупкое телосложение, некоторая заостренность костяка, без сомнения, выдавали в троице сиборнельцев. Одна из них была женщина, весьма элегантная особа, облаченная в шелковый чаргирак, северный эквивалент чарфрула, с узором из крупных перевитых белых и черных стилизованных цветов. Двое мужчин, стоящих позади своей спутницы, предпочитали держаться в тени. При первом же взгляде на сиборнелку СарториИрвраш узнал в ней госпожу Денью Пашаратид, жену посла, исчезнувшего в тот день, когда Тайнц Индредд демонстрировал на плацу дворца фитильные ружья.

Поднявшись со стула, советник поклонился и извинился за свой кашель.

— Доброго вам здоровья, советник. Это все вулкан — от него у кого угодно запершит в горле.

— У меня в горле першит больше от расстройства. Кстати, госпожа — титула меня лишили, так что можете обращаться ко мне по имени, запросто.

Слова сиборнелки можно было понять как намек, но бывший советник почел за лучшее не уточнять, какой именно вулкан она имела в виду. Как видно, неуверенность отразилась на его лице, потому что женщина утвердительно кивнула.

— Я имею в виду вулканический взрыв на горе Растиджойник. Ветер несет пепел сюда и развевает его над городом.

С симпатией глядя на советника, госпожа Пашаратид давала ему возможность прийти в себя после подъема по лестнице. Ее крупное лицо было простоватым. Она слыла за образованную женщину, и советник знал это, но, по возможности, в прежние времена избегал ее компании, потому что ему не нравилась неприятно суровая складка ее рта.

Отдышавшись, он осмотрелся по сторонам. Обои на стенах комнаты отслаивались от старости. На одной из стен висела акварель, изображающая Харнабахар, священную гору Сиборнела. Свет из единственного окна падал на лицо Денью Пашаратид, освещая ее профиль; в окне можно было различить скалистый склон дворцового утеса, поросший ползучим кустарником, — серый пепел покрывал листву. Роба сидел на полу скрестив ноги, посасывал травинку и, улыбаясь самому себе, переводил взгляд от одного участника встречи к другому.

— Госпожа, чем обязан чести видеть вас? Я тороплюсь на корабль, отплывающий на юг, спешу удрать из этого города, пока на мою голову не свалилась другая какая-нибудь напасть, похуже, — проговорил СарториИрвраш.

Госпожа Пашаратид ответила не сразу. Заложив руки за спину, она, легко покачиваясь с пяток на носки, улыбалась советнику.

— Для начала я должна попросить у вас прощения за то, что нам пришлось доставить вас сюда столь необычным образом, но дело не терпит отлагательства, — мы хотим, чтобы вы оказали нам услугу, за которую мы щедро вас отблагодарим.

Излагая суть дела, сиборнелка время от времени оборачивалась к своим молчаливым спутникам, словно за подтверждением. Сиборнельцы славились своей глубокой религиозностью, их богом был Азоиаксик, существовавший задолго до начала жизни и вокруг которого сама жизнь вращалась, как вокруг оси. Служители сиборнельского посольства не ставили веру в Акханаба ни во что, воспринимая ее как нечто стоящее на одном уровне с суеверием. Решение короля ЯндолАнганола расторгнуть свой брак и заключить тут же другой потрясло северян до глубины души.

Все сиборнельцы — и через их посредство Азоиаксик — понимали союз между мужчиной и женщиной как решение обоюдосогласное и долженствующее исполняться всю жизнь. Любовь воспринималась как продукт воли, а не как прихоть или каприз.

Выслушивая эту часть речи жены посла, СарториИрвраш тихо и машинально кивал, все больше и больше раздражаясь наставительным и сентенциозным тоном сиборнелки, так присущим всем северянам в их разговорах с жителями Кампаннлата, думая тут же о своем и прикидывая, существует ли еще возможность попасть на намеченный корабль.

Роба, тоже мало прислушивающийся к речам сиборнелки, подмигнул советнику и заметил:

— В этом доме посол Пашаратид встречался со своей любовницей из пригорода. Тут когда-то был знаменитый бордель, — понимаете, из чего берут начало речи этой госпожи?

СарториИрвраш сердито шикнул на грубияна-принца.

Не обращая внимания на слова Робы, мадам Пашаратид объявила, что по мнению сиборнельских кругов только он, СарториИрвраш, единственный из всех придворных матрассильского двора, может называться разумным человеком. Слухи о том, что король обошелся с ним жестоко, дошли до них очень быстро — расправившись с королевой, монарх точно так же, если не хуже, поступил и со своей «правой рукой». Подобная несправедливость не могла оставить их, послушников Церкви Недостигаемого Мира, равнодушными. В ближайшее время жена посла возвращается домой, в Сиборнел. Она официально уполномочена пригласить СарториИрвраша с собой и одновременно заверить, что в Аскитоше ему будет предложена хорошая правительственная должность советника, а также полная свобода действий, необходимых для завершения работы его жизни.

СарториИрвраш почувствовал внутреннюю дрожь, знакомый вечный предвестник близкого крутого поворота событий. Пытаясь выиграть время, он спросил:

— Советника по каким вопросам?

О, конечно же, по делам Борлиена, в которых он непревзойденный знаток. Если решение советника окажется положительным, то через час он может присоединиться к мадам Пашаратид, покидающей Матрассил. В противном случае она уедет одна.

Предложение было настолько поразительным и неожиданным, что СарториИрвраш даже забыл спросить, к чему такая спешка. С трудом сохраняя спокойствие, он с благодарностью изъявил согласие.

— Вот и отлично! — воскликнула Денью Пашаратид.

Молчаливая пара позади нее продемонстрировала поразительную, почти анципиталовую способность переходить без промежуточной стадии от полнейшей неподвижности к бешеной активности. Мгновенно выскочив из комнаты третьего этажа, они подняли шум и гам на нижних этажах и лестницах. Немедленно многочисленные невидимые прислужники принялись сносить во двор багаж. Из укрытий выводились экипажи и возки, из стойл — хоксни, из кладовых выбегали грумы с упряжью. Процессия оказалась готовой к выезду на улицу скорее, чем обычный борлиенец успел бы натянуть пару сапог. Над головами собравшихся в кружок отправляющихся были быстро прочитаны молитвы, и уже через мгновение повозки одна за другой выезжали за ворота, оставляя совершенно пустой дом.