Алексей Егоренков - Змеиный бог

И куда подевался этот чертов индеец? Отчего Буйвол так долго возился с такой простой задачей?

— О чем задумался, слингер? — раздался снизу голос торговца. — В нужник зайти не успел? Ходи прямо там!

— Что надо? — спросил Пепел. Он до сих пор не мог поверить, что торговец обманул его таким примитивным образом.

— Какой ты грубый, чико, — сказал торговец. — «Что надо»! Помощь надо.

Стрелок не отвечал. Вечерняя прохлада, тень далекой каньонной гряды, уже коснулась его ног. Пеплу не хотелось тратить время на досужие разговоры — он ждал этого часа весь день, чтобы вдоволь насладиться холодком, который вскоре превратится в холод.

— Как нам выбраться, чико? — в сотый раз спросил его мексиканец. — Ты же знаешь. Дону Пендехо сказал — а Пако порадовать? Только скажи, я сразу этим передам, чтоб тебя отпустили.

Он кивнул на троицу крысолюдей, стоявших у креста в карауле.

Слингер прислушался.

— Для начала, — сказал он наконец. — Если мы хотим спастись, то главным должен быть не ты.

— Мессия! Бог Иисус!.. — долетел до них отзвук нестройного хора. — Мессия!

Вдали затрубил паровоз. Гудок его ревел и ревел, сколько хватило пара. «Дневную норму воды растратили», — с грустью подумал стрелок.

— Буйвол явил чудо, — сказал он. — Идите, красавцы. Ваш бог явился.

Троица крысолюдей, охранявших его крест, оставила свой пост и кинулась вдаль, голося нечленораздельно: «О-о И-У! О-о И-У!»

Мексиканец изменился в лице.

— Слингер, — сказал он. — Ты это. Объясни честно, ты как это сделал, слингер?

— Разучил с ним одну песню, — сказал Пепел и спрыгнул на твердую землю. Он наклонился, массируя колени.

— Какую песню? — не понял Пако.

— Простую. Мне когда-то пел ее отец. Идем.

[ФОН] /// Big Rock Candy Mountain /// HARRY MCCLINTOCK

Они пошли в лагерь. Торговец по дороге знай себе хмурился, а слингер мысленно напевал эту древнюю и нехитрую песенку — о лимонадных фонтанах, сигаретных деревьях, озерах из виски и Леденцовой горе.

(1х13) Противостояние

Ему опять снилась вода, мутная и тревожная, лившаяся из крана маленькой кухоньки в его чикагской околопортовой квартире. Радио по-прежнему бормотало армейские новогодние марши, но за окном сильно потеплело, и дело шло к ранней весне. Джош открывает кран, моет над раковиной два стакана и льет им обоим ирландского виски.

Трикс улыбается, сидя напротив. Они двое похожи на молодую семейную пару.

— Надеюсь, ты не планируешь смыться в ближайшее время? — Он косится на нее исподлобья. — В кои веки я нашел то, что искал.

Она молча улыбается. За стеной гудит лифт. Кто-то роняет что-то тяжелое. На верфи за окнами ревут гудки пароходов-ледоколов. Озеро Мичиган тянется вдаль, будто пыльное зеркало, расколотое здесь и там.

За стеной опять кто-то что-то роняет.

— Как они не уймутся, — говорит Джошуа. — сколько ни живу в городе, никак не привыкну. Там, в прерии, всегда кристальная тишина. Здесь вечно кто-то возится под боком, все орут, гудят… иногда сил терпеть нету.

Трикси берет стакан и пробует немного виски. Она морщится и возвращает стакан на кухонный стол.

— Надеюсь, у тебя в Нью-Йорке будет немного тише, — говорит он.

— Ты не нашел то, что искал, Фриско, — говорит она. — Ты не умеешь оставлять всё позади. Ты называешь себя «Джош», по имени маленького деревенского мальчика, а он давно умер, и родился Фриско, наемный стрелок из Чикаго.

— Фриско, — отвечает Джошуа. — Да, извини, я забыл. Мне положено теперь называться «Фриско».

— Тебе нужно быть Фриско, — говорит она. — Фриско любит город.

— Я люблю город. — Он прикладывается к своему виски, слушая радио о рев ледоколов за окном.

Трикси отнимает у него стакан и ставит на стол.

— Ты не умеешь оставлять всё позади, — говорит она. — Ты не понимаешь, что все-все вокруг тебя, всякий человек тебя предаст рано или поздно. Как только ты захочешь владеть им или принадлежать ему, как только ты скажешь «это мой человек», как он сразу будет ждать момента, чтобы в один день предать тебя.

Джош (нет, Фриско, черт возьми, он должен приучится называть себя «Фриско») размышляет над ее словами. За стеной опять гудит лифт.

— Но ты же, — говорит он. — Ты же не предашь меня?

Трикс улыбается, протягивает руку и гладит его по щеке тонкими холодными пальчиками.

— Я не смогу предать тебя, Фриско, — говорит она, — потому, что я никогда не буду «твоя», а ты никогда не будешь «мой».

Он снова долго размышляет. Потом берет стакан и выплескивает остатки ирландского в раковину.

— Мне главное, чтоб мы жили вместе, — говорит он. — И спать с тобой. Остальное это частности.

Она улыбается и встает из-за стола.

— Ты готов оставить Чикаго позади? — спрашивает она, глядя на него снизу вверх своими трепещущими глазками. — В этой квартире может поселиться другой человек?

— Да, — говорит он.

— Тогда пойди и впусти его.

Фриско делает шаг в прихожую, поворачивает ключ, открывает входную дверь…

На пороге стоит Лоуренс Майкл Мэй, во всей своей долговязой рыжеватости, и у ног его лежит тяжелый дорожный саквояж.

В следующие пару дней Пеплу окончательно стало ясно, что их перспективы в смысле выживания изменились не особенно. И крысолюди, и змеелюди, недоверчивые, словно дикие звери, продолжали заниматься своими привычными делами с размеренностью единого механизма. Змеелюди по очереди жали на кнопку выдачи конфет, пока автомат, единственный раз на десять тысяч, не сдавался и не вываливал к их ногам один-единственный леденец. Тот выменивался у крысолюдей на жеванный пополам с водой и сахаром кактус и перерабатывался змеелюдьми в кофеварке поезда и паровом котле в то самое ферментированное пойло, которым жили те и другие.

— Кто вы? — спрашивал стрелок у встреченных им змеелюдей. — Откуда вы взялись?

Чтобы получить свою порцию еды и питья, Пепел с утра до вечера ловил мотыльков и мух. Пако получил должность на водяном насосе, где ему приходилось без устали жать на рукоятку для того, чтобы очередной крысолюдь мог сунуть щупальце в трубу и высосать ложку-другую колодезной воды.

— Кто ты? — Пару раз слингер пытался допрашивать даже крысолюдей. — Ты. Откуда ты? Кто тебя создал? Кто посадил тебя на поезд?

— О-о А-а, о-о И-у, — был ответ.

— Доктор Сатана, — говорили ему змеелюди. — Плохой доктор сделал из люделюдей. Змеелюдей и крысолюдей. Хороший Бог Иисус. Нашел и освободил. Спасение, освобождение. Работать на железной дороге.

Пойманные насекомые высушивались, размалывались в муку и добавлялись в общий котел. Кровь, выжатая и высосанная крысолюдьми из редких грызунов и пресмыкающихся, ловимых всё теми же незаменимыми крысолюдьми, добавлялась туда же («белок полезен, железо полезно»), а выпотрошенные шкурки и скелетики пойманной добычи затем распинались на маленьких крестах и служили приманкой для насекомых.