Джон Браннер - Квадраты шахматного города. Научно-фантастический роман

Я сделал паузу.

— Теперь возьмем рекламу. Реклама, по существу, не сила, а импульс к мотивированному устремлению, которое зиждется на естественных инстинктах — чувстве голода, жажды, потребности в одежде и крове, а также на привнесенных желаниях. Желании, например, быть не хуже других. Тем не менее специалисты по рекламе управляют потоком наших эмоций. В итоге они добиваются того, что мы совершаем те или иные конкретные действия, в частности отправляемся в магазин и покупаем рекламируемый товар. Конечно, здесь процесс уже намного сложнее, однако он тоже поддается управлению и может прогнозироваться. Можно, например, определить, что столько-то покупателей приобретут данный продукт за такой-то период времени, точно так же как я могу утверждать, что столько-то пассажиров при таких-то и таких-то условиях заполнят метро через десять минут после окончания рабочего дня. Насколько я понимаю, мы не можем разработать систему прогнозирования и влияния на поступки человека в течение всей его жизни лишь потому, что у нас нет возможности собрать необходимую информацию о каждом лице, участвующем в этих процессах.

— Сеньор, — тихо проговорила Мария Посадор, — известно, что Алехандро Майор стремился контролировать действия и устремления людей в масштабах страны. Я сама показала вам один из методов, к которым он прибегал. Но имеется ли в виду, что таким образом можно управлять поведением каждого человека?

— Им уже управляют, — удивленно ответил я. — Посмотрите на человека, который утром едет на работу в метро. Он контролирует свое поведение не больше чем пешка на шахматной доске! Он едет на работу, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Выбор работы для него жестко лимитирован. Может быть, он склонен, скажем, к широкому общению с людьми, поэтому он хочет стать коммивояжером. Однако его товар идет туго. Над семьей нависает угроза голода, и ему приходится заниматься тем, чего он терпеть не может — обработкой данных для компьютера. Получает он теперь, возможно, даже больше, однако пользы от него меньше, нежели от установки, которая бы автоматически считывала исходные данные. А что ему, собственно, остается? Он может только перерезать себе вены — иногда и такое случается, — но для католика самоубийство — тяжкий грех. Вот потому он и едет вместе со всеми в метро.

— Вы, сеньор, циник, — сказала Мария Посадор.

Даже золотистый загар плохо скрывал ее бледность. Она часто дышала.

— Напротив, — возразил я. — Мне кажется, я понял все это, еще учась в колледже. Мне попалась первая книга Майора «Управление государством в двадцатом веке», где я и почерпнул эти идеи… Я выбрал себе такую сферу деятельности, где требовалось ограниченное число специалистов, а потому эта сфера избегнет автоматизации. В результате я сравнительно свободно выбираю себе работу. Мне она нравится, говорят, я неплохой специалист и к тому же, как вы выразились, перекати-поле.

— Итак, вы хозяин своей судьбы, чего нельзя сказать о нас, жителях Сьюдад-де-Вадоса? — Сеньора Посадор говорила ровным голосом, однако глаза выдавали ее беспокойство.

Я покачал головой.

— Я сказал, что относительно свободен. В конечном итоге я нахожусь во власти все тех же неизвестных сил. Я должен есть и пить, спать и одеваться и так далее. Я также несу бремя желаний, либо навязанных рекламой, либо приобретенных в силу привычки. Я курю, выпиваю, люблю поразвлечься, когда позволяет время. Наконец, я играю в шахматы. И по существу, я такая же пешка, которой управляют те же процессы, благодаря которым развивалась наша цивилизация от времен, когда человек впервые встал на две конечности.

— Вы удивляете меня, сеньор Хаклют, — произнесла сеньора Посадор после недолгого молчания. — Вы, должно быть, понимаете, что ваше пребывание у нас заложило основы продолжительной и кровопролитной борьбы…

Я прервал ее, хлопнув кулаком по ладони.

— Заложило основы, черт побери! — воскликнул я. — Не обвиняйте меня в непонимании сложившейся ситуации. Виной всему — решение Вадоса о создании этого города, что в свою очередь могло быть вызвано тем, что его жена слишком дорожила своей фигурой и не хотела иметь детей. Или, может быть, детей не было по иным причинам, одним словом, что-то должно было ему их заменить. Как бы то ни было, им движут те же силы, что и нами. Я старался сделать все, что мог. Конечно, я выполнял указания, а потому мне не всегда удавалось смягчать удары. Однако если Вадос в течение нескольких недель сумеет избежать открытого бунта, то, полагаю, относительное спокойствие в стране сохранится года на два. Но и через два года ситуация коренным образом не изменится. Возникнут новые проблемы. И вот тогда-то, возможно, возьмутся наконец за разрешение основных проблем — нищеты и неграмотности. А возможно, и не возьмутся. Люди не часто поступают логично.

— Но ведь только что вы говорили, что поведение людей можно предугадать. Разве из этого не следует, что они руководствуются логикой?

— Нет, нет же… Если вы опираетесь на такие понятия, как религия или генетическая предрасположенность, то вам придется отказаться от логики. Хотя теоретически, я думаю, и тут можно отыскать какие-то логические обоснования. Предположим, что в далеком будущем ученые смогут сказать: «У этого человека в генах преобладание таких-то аминокислот обусловит недостаточный кровообмен в ногах, попросту у него будут мерзнуть ноги, поэтому он станет постоянным потребителем электрических одеял». А на самом деле в детстве этого человека ударило током, и он станет до смерти бояться электричества, так что будет пользоваться только простыми грелками.

Сеньора Посадор как-то беспомощно развела руками, не находя нужных слов.

— Но если верить вам, что при наличии времени и необходимой информации можно легко предугадать поведение отдельного человека — почти так же, как и реакцию людей, спешащих на работу, — то жизнь в таком случае лишается смысла. Если, конечно, вы не относитесь к числу тех, кто собирает и использует эту информацию, а не является ее жертвой.

Я покачал головой.

— Нет-нет. Этому процессу настолько легко противостоять, что он никогда не станет реальностью.

— Как же так? Вы ведь только что говорили совсем о другом…

— Сеньора, вы сами помогли мне с примером. После того как вы показали мне, каким образом телевидение используется для воздействия на подсознание зрителей, я перестал его смотреть. Может ли хороший шахматист оставить фигуру под ударом, если он достаточно ориентируется в ситуации? Вряд ли. Скорее всего он передвинет ее в безопасное положение или, если никто не заметит, просто-напросто смахнет с доски фигуру противника. Та абсолютная система, о которой я говорил, может функционировать лишь в условиях глубочайшей тайны. В повседневной жизни не должно быть никаких изменений. И я, и вы, и этот официант должны, как обычно, есть, пить, спать, влюбляться и болеть. А вдруг такая система уже функционирует, можем ли мы это проверить? А если мы с вами не более чем пешки на шахматной доске, которым не известны правила игры? Но мы предпочитаем делать вид, что ни о чем не подозреваем, так как не можем сами двинуться на другое поле и ждем, когда это сделают за нас.