Андрей Егоров - Балансовая служба

Пожимая руки сородичей, которые встречали новых людей приветливо, как и полагается братьям, Митрохин ощутил радость. Его любопытство к этому моменту стало совершенно нестерпимым.

Больше всего на свете он желал увидеть богочеловека. Интересно, как он выглядит. Похож ли на обычного человека, или излучает свет, как о нем рассказывают. И правда ли то, что он может творить чудеса.

Лагерь оказался огромным. Сотни и сотни людей селились под натянутыми от палящего солнца балдахинами. Они называли их балдаки. Женщины, мужчины, множество маленьких детей. Чем ближе они продвигались к центру лагеря, тем гуще становилось скопление народа. Кудахтали куры, мекали согнанные в загоны за плетеные веревки овцы.

– Скоро мы увидим его, – проговорила, задыхаясь от волнения, одна из женщин, которая пришла сюда вместе с Митрохиным – Он там, – указал куда-то пальцем худой мужчина. Смуглость его лица подчеркивала яркую белизну улыбки.

Митрохин резко обернулся. В первый момент от неожиданности не мог вымолвить ни слова.

– Медея! – заорал он. – Медея! – Расталкивая народ, он ринулся к богочеловеку. – Это ты! Не может этого быть… Ты!

Девушка проявила сдержанность. Ее губ коснулась улыбка, но в то же мгновение она взяла себя в руки и проговорила строго:

– Рада приветствовать тебя!

– Ты что, Медея?! – Иван Васильевич даже покраснел от негодования. – И это вся радость?!

Ты совесть имеешь?! Мы ведь нашлись. Милая ты моя. – Он обернулся и поведал всем сторонникам богочеловека на местном наречии:

– Это ведь землячка моя. По ее вине я тут очутился.

Люди глядели на него с сочувствием. Тех, кто свихнулся на почве пришествия на землю Белого божества, здесь было великое множество. А этот ко всему прочему кричал, что и он тоже явился с небес. Ну явный сумасшедший.

– Я не сомневалась, что мы когда-нибудь встретимся, – сообщила Медея, – мне поведало об этом Белое божество.

– Ах, Белое божество! Ну славно! Ох, и славно!

А теперь скажи-ка мне, любезная колдунья, когда я отсюда свалю…

– Присядь, – предложила Медея и протянула Митрохину яблоко, – поешь!

В голосе ее звучало такое олимпийское спокойствие, что Иван Васильевич на мгновение опешил.

Он пробирается сюда, претерпевая лишения и подвергаясь смертельной опасности, смывается от джиннов, жрет наркотические листья, втирается в доверие к старостам поселений, а эта девица предлагает ему жевать какой-то зеленый фрукт, вместо того чтобы рассказать, как отсюда смыться. Как попасть домой, в Москву. В Россию. Вернуться в Цивилизованные времена.

О такой удаче, чтобы когда-нибудь разыскать Медею, Митрохин и не мечтал. Помышлял только о мести джиннам за убийство старика, за все страдания, которые причинила ему Балансовая служба.

Но теперь, после встречи с колдуньей, все его кровожадные желания разом уступили место надежде на возвращение.

– Что это, черт возьми, значит?! – рявкнул Митрохин и выбил яблоко из руки Медеи.

Колдунья смерила Ивана Васильевича осуждающим взглядом. Толпа возмущенно зароптала.

Некоторые мужчины двинулись вперед с явным намерением оттащить ненормального от их святой, но Медея сделала недвусмысленный жест – оставьте нас в покое. Они остановились. Митрохин тем не менее ощутил серьезное беспокойство. Сторонников богочеловека насчитывались сотни, и они при желании могли сделать с ним все что угодно – зарыть, к примеру, в песок, оставив на поверхности только голову. Иван Васильевич затравленно обернулся:

– Хорошо устроилась, – сообщил он и растянул губы в улыбке. – Они по твоему приказу любого на углях зажарят?

– Они – преданные слуги Белого божества.

Они со мной потому, что такова его воля.

«Фанатичка, – понял Митрохин, разглядывая колдунью с интересом, – и как она умудрилась так измениться за то время, что мы не виделись. Оставлял нормальную… ну, не совсем нормальную, – одернул он себя, – но все же вполне себе ясно мыслящую девушку, а нашел черт знает кого… Религиозную фанатичку. К тому же вообразившую, похоже, что она наместник божества на земле. Надо с ней поаккуратнее. Кто его знает, что фанатичке в голову взбредет».

– Так ты это… меня обратно отправишь или нет? – поинтересовался Митрохин, стараясь говорить мягко, чтобы ничем не задеть болезненное сознание.

– Сейчас ничего не выйдет, – сообщила Медея и поправила очки.

– Это еще почему?! – взорвался Иван Васильевич.

– Звезды расположены неподходящим образом, да и пространственный вихрь с учетом отклонения к сириусовой туманности вряд ли…

– А ну кончай эту хренотень! – рявкнул Иван Васильевич. – Ясно можешь сказать?

– Ну, в общем, сейчас точно ничего не выйдет.

Это все, что тебе нужно знать.

– Ах, не выйдет! – Иван Васильевич сжал кулаки. – Не выйдет?! – повторил он почти с волчьей тоской. – Не выйдет… – выдавил сквозь зубы.

И сел на песок. – А что же мне делать?

– Не стоит так расстраиваться, – сказала Медея, – прежде всего я рада, что ты жив. Хотя с тех пор, как мы виделись, минуло десять лет.

– Как это десять?! – опешил Митрохин. – Быть того не может. Я тут от силы год. Может, полтора. – Он растерялся. Невозможность вести счет времени являлась одним из неудобств, которые его всерьез заботили. Он действительно потерялся в счете дней… Но десять лет! Да нет. Немыслимо.

Чтобы рассеять его замешательство, колдунья пояснила:

– Десять лет прошло для меня. Я проводила некоторые расчеты с тем, чтобы понять, куда мог попасть ты… И поняла, что ты окажешься рядом со мной, но почти десятилетие спустя. Пространственный вихрь выкинул тебя гораздо ближе во времени.

– Вот почему ты не удивилась нашей встрече, – понял Митрохин, – значит, ты все рассчитала?

– Не совсем, но многое мне было ведомо. Явилось в беседах с Белым божеством. Раскрылось в собственных изысканиях.

– Вот, значит, как, – скривился Митрохин, – нет, ничего не хочу сказать. Я, знаешь ли, тоже времени не терял. Выучил язык, который в моем времени никому на хрен не нужен. А медную породу теперь отковыриваю – любо-дорого поглядеть.

– Я все знаю о тебе, – сообщила колдунья.

– Так уж и все?

– Мой магический и интуитивный дар значительно вырос с тех пор, как мы виделись последний раз. Я стала значительно старше и многое поняла.

– Что, например? – не удержался и съязвил Митрохин.

– Что иногда необходимо корректировать движение человека вопреки его воле, чтобы он понял свое истинное предназначение.

Иван Васильевич насторожился – слишком сильно эта фраза смахивала на разговоры с погибшим жрецом. Снова речь о предназначении. Но о чем идет речь? Не его ли она имеет в виду.