Сергей Герасимов - Искусство умирать

Плач брошенного ребенка – Эти строки о ребенке и крике обезьяны генерал Швассман помнил из спецкурса по древней культуре. Строки приводились как пример глупости и бездоказательности, пример алогичности суждений древних мудрецов. Ведь, человек, который произнес их, считался мудрецом в свое время. Кем и зачем я заброшен сюда и почему брошен? – но он открывал глаза и понимал, что это всего лишь музыка, всего лишь музыка, которая как галлюциноген мешает рассудку быть самим собой. После третьей ночи он приказал, чтобы в палате больше не было музыки. И музыка исчезла. Но вместо нее начались долгие беседы, в которых каждый говорил не столько с собеседником, сколько с самим собой. И это было не менее печально, чем музыка – вы говорите, что крик обезьяны печален – а слышали ли вы?…

Педагог включал свет по ночам и читал книги. Иногда Швассман поворачивал голову и смотрел на его лицо – лицо человека, открывшего для себя великие миры.

Однажды Швассман не выдержал и спросил:

– Неужели ты нашел что-то интересное для себя в этих книгах? Ты ведь прошел полный курс научной подготовки.

– Это удивительно, – сказал педагог, – ведь оказывается раньше педагогика была наукой об обучении детей.

– Конечно, – ответил Швассман, – ведь раньше не было скоростного всеобщего обучения. Тогда каждого приходилось учить в отдельности, затрачивая на это невероятный труд. И все равно результаты были мизерны. И никакой гарантии.

Поэтому педагогика и была наукой. И даже искусством. Но я не понимаю, что в этом необычного.

– Я читаю, – говорил педагог, – читаю разные воспитательные системы. И нахожу, что все они разные. Но несмотря на разницу, лучшие из них учат одному и тому же.

– Чему же они учат?

– Чувстовать и чувствам.

– Да, – сказал Швассман, – в этом и был основной недостаток прошлых веков.

Чувства – это остатки инстинктов, доставшиеся нам от предков. Только освободившись от чувств человек стал человеком разумным. Взгляни на наше общество, я не говорю, что оно идеально, но оно достаточно близко к идеальному, а что было раньше? – человек даже не знал чего он хочет: «Смело мы в бой пойдем и как один умрем в борьбе за это» – процитировал Швассман, – но за что за «это»? Они даже не знали за что собираются умирать. И не понимали, что если умрут все как один, то это означает поражение, а не победу. А сейчас каждый понимает, за что ему приходится умереть.

– Мне не хочется умирать, – сказал педагог, – раньше было все равно, а теперь совсем не хочется. И я убил за свою карьеру четырнадцать детей. Четверо из них тоже не хотели умирать. Я думаю, имел ли я на это право. Я думаю, наш мир стал слишком жесток, слишком.

– Неправда, мир всегда был жесток, всегда одни поедали других, это закон жизни, если бы не это, то человечество бы никогда не появилось на земле.

– И все же я думаю, имел ли я право?

– Где это ты прочел такую глупость?

– Вот, все здесь же, в этой книге. Тут говорится, что жил когда-то педагог, у которого было примерно двести учеников. Ученики оказались не той национальности, то есть, генетически не подошли. Когда учеников отправили на сожжение, то педагог добровольно пошел вместе с ними. А ведь это болезненная смерть.

– Тогда зачем он это сделал?

– Он хотел защитить их или хотя бы остаться вместе с ними до конца.

Оказывается, раньше педагоги не убивали детей.

– Возможно, – сказал Швассман, а наутро приказал перевести педагога в другую палату.

Эти разговоры вызывали у него тошноту.

Но следующей ночью он встал, включил лампу и и стал читать книгу, оставшуюся после педагога. Он открыл главу, которая называлась «лучшая в мире, качественная новая система педагогики» и прочел: «Основной целью нашей лучшей в мире, качественно новой системы педагогики является воспитание в ребенке беспощадной классовой ненависти к эксплуатарорам». Ненависти – а еще говорят, что это наш мир жесток.

73

Прошло еще несколько дней и он почувствовал себя совсем хорошо. Ночные беседы стали забываться и сейчас Швассману казалось, что это не он, а кто-то другой, намного худший экземпляр, подслушивал музыку, подглядывал в книгу, поддрерживал разлагающий волю разговор. Он попросил поставить в палату игровой компьютер и стал ночь напролет играть с интеллектуально взбуждающие игры. Он вызвал своего личного генетика и сообщил о странном всплеске чувств. Генетик сказал, что он учтет эту информацию в последующих разработках.

Игровой компьютер быстро надоел и Швассман снова лежал ночами, думая о ненужном и снова слышал ту же музыку – музыка запечатлелась в его мозгу и не прекращала свое кружение. Почему-то он был уверен, что так кружатся осенние листья лунной ночью, хотя он никогда не видел настоящих осенних листьев и никогда невыходил из дому лунными ночами – музыка кружилась.

Однажды ему позвонили и передали сообщение, что над Антарктидой (которая, кстати, к началу двадцать второго была полностью согрета) сбито пилотируемое летающее блюдце. Генерал сразу воспрянул духом.

– Когда? – спросил он.

– Позавчера.

– Почему не доложили сразу?

– Вы были не в нужной форме.

Швассман понял, что биотоки его мозга постоянно считываются. Ему стало стыдно за свои музыкальные кружения, но он быстро подавил стыд, как ненужную эмоцию. Так тебе и надо, не станешь в другой раз интересоваться черт знает чем!

– Зато теперь я в форме. Говорите. Удалось ли взять существ?

– Существо. Оно было одно. Нам удалось его спасти и оно пока живо. Мы налаживаем контакт.

– Неужели это так сложно?

– Оказалось сложно. Наши дешифраторы легко переводят отдельные слова, но смысл слишком неотчетлив.

– Оно агрессивно?

– Нет, оно только обороняется и боится иголок. Наверное, смотрело передачу о игловой казни.

– Тогда давайте его сюда. Я сам с ним поговорю.

– А стоит ли?

– С каких пор это стало позволено обсуждать приказы? Конец связи.

Спустя два часа существо ввезли в палату. Оно было пристегнуто к креслу множеством цепочек и совершенно раздето. Швассман попытался определить на глаз имеет ли он дело с самкой или с самцом, но не сумел. На голове существа был легкий прозрачный шлем – на таких шлемах монтируются дешифраторы. Когда существо начнет передавать информацию, информация будет преобразована в слова и фразы.

Существо было очень худым и Швассман вспомнил, что у него нет системы пищеварения. Тогда за счет чего же оно живет?

– Здравствуй, – сказал Швассман.

– Здравствуй.

– Ты хорошо понимаешь мои слова?

– Я хорошо понимаю.

– Наши медики обследовали тебя, не нарушая твоей целостности. Это большая честь, заметь.