Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

– Нет, – ответила из глубины квартиры Гюльназ-ханум.

– Прямо не знаю, что дела-ать, – сказала Эльмира. – Она просто себя убивает. Не ест, не пьет… Легла на цветы, на венки, говорит – не уйду с могилы… Мы с Азизом… с шофером… еле ее подняли-и…

– Так вы с Котиком летите в Москву? – спросила я после паузы. – А мама как же?

– Маму заберет к себе Кюбра. Да, в Москву-у… Лалочка договорилась в клинике. В Домодедове будет ждать санитарная машина-а, так что… надеюсь… Ты знаешь, – обратилась она к Кюбре, – на кладбище мы видели несколько разбитых памятников… на армянских могила-ах…

– Ну, – ответила Кюбра, наливая сестре чай, – на Володиной могиле памятник еще не скоро поставим. К тому времени… ну успокоится же Баку.

Странно, страшно это прозвучало: «Володина могила»…

– Там была девушка, – сказала Эльмира, отпив из стаканчика чаю. – Они с Вовонькой учились в младших класса-ах. Наташа. Я даже не знала, что они встречались. Она позвонила вчера – беспокоилась, как Вова до Москвы долетел… А когда узнала-а… Мы встретились на кладбище… Ужас, как она рыдала… Ты звонила Фариде? – спросила она.

– Да. – Кюбра налила всем еще чаю и сама села пить. – У нее Вагиф. Говорит, с трудом заставил ее чашку кофе выпить. Говорит, лежит лицом к стене и молчит. Вскакивает, походит по комнате и опять ложится.

Эльмира вздохнула, поникла головой. Из ее зажмуренных глаз выкатились слезы. Плечи дрогнули.

Под строгим взглядом Али Аббаса Керимова, человека из народа, пристально смотрящего на нас с фотопортрета, мы простились с Эльмирой и Кюброй и с тяжелым сердцем вышли из этого еще недавно такого благополучного, а теперь словно разбомбленного дома.

Долго, трудно добирались домой. Трамвай по улице Басина довез только до Шемахинки. Дальше мы поперли по улице Джабарлы пешком. Медленно поднимались в гору до проспекта Строителей. Я запыхалась и была вся мокрая, когда наконец мы вошли к себе в квартиру. Я сразу направилась в ванную, но, увы, душ принять не удалось: вода не шла. Без сил повалилась на тахту. Попросила всполошившегося Сергея найти в аптечке и принести сустак.

– Легче тебе? – спросил он, сидя рядом на тахте. – Юля, ну не молчи же!

– Легче, – успокоила я его. – Сережа, вот ты пережил блокаду. Вот так и было – хлеба нет, воды нет?..

– Ну, не совсем так. – Он невесело усмехнулся. – Совсем не так. То, что происходит у нас в Баку, вообще ни на что не похоже.

– Да… Все оказалось не так, как виделось в наших девичьих снах. Ты очень голоден? Сварить кашу?

– Лежи, лежи. Распустили народ, вот и результат… У нас нельзя без твердой власти…

Все это я слышала от него сотни раз. Мой твердокаменный муж не зря называл себя «солдатом партии». «Управление должно быть четким сверху донизу», – говорил он, всегда готовый подчиниться приказу и выполнить его наилучшим образом. Возможно, он был прав. Но мне, признаться, больше по душе объявленный в речах и газетах плюрализм. Власть, представляемая толстопузыми партийными вождями, мне, по правде говоря, обрыдла. По их словам, они только интересами народа живут и дышат. Но это же обман! Оторванность партийной власти от народа – огромна! И вот теперь, когда власть разжала жесткую хватку, отпустила вожжи, народ растерялся. Свобода! Цензура исчезла, говори что хочешь! Вот и появились новые политики, они-то и завладели – завладевают – народом. На языке у них все то же – народное благо. А на уме? Разве разберешься…

А ну их всех! Мне бы со своей жизнью разобраться. Разве могу я представить себе жизнь без Олежки?

Я слышала, как Сергей в «кабинете» говорил по телефону со своим приятелем из общества «Знание» – таким же великим знатоком как международного, так и внутреннего положения, который утром, прежде чем взяться за зубную щетку, хватает газету. Этот приятель – Джалалов – азербайджанец лишь по фамилии, по отчиму, а вообще-то вполне русский, но азербайджанская фамилия помогала ему в служебном восхождении. Он занимает в «Знании» какой-то пост. Он вхож, представьте себе, даже в ЦК. Сергей очень к нему прислушивается.

А я прислушивалась к своему сердцу. Нет, оно не болело. Оно словно потяжелело, я чувствовала его вес. Только бы не свалиться с инфарктом, подумала я. Володю попросить приехать… Господи! Володя! С ума сойти…

Сергей вошел, стал пересказывать свой разговор с Джалаловым. Перед зданием ЦК партии с утра гремит митинг, десятки тысяч бакинцев перекочевали туда с площади Ленина, ораторы неистово орут о суверенитете, требуют отставки Везирова и правительства республики, и толпа, разгоряченная этими крикунами, бьет стекла камнями и дважды пыталась прорваться в здание ЦК, но была отброшена охраной – там-то милиция и внутренние войска оказались в достаточном количестве. А погромы армянских квартир и убийства вроде сегодня прекратились. Паромы без передышки снуют по Каспию, вывозят армянские семьи в Красноводск…

И еще рассказал Сергей, что на Баилове при оползне погибло не меньше двадцати человек. Об оползне склона горы на территории военного городка Каспийской флотилии сообщали по телевизору – это произошло позавчера ранним утром, десятка три людей оказались засыпанными, заваленными обломками зданий.

Просто поразительно, как чутка природа к социальным потрясениям. Не будь в Баку кровавого погрома – я уверена, гора стояла бы себе, как простояла тысячи лет, и не вздумала сползти на военный городок. А землетрясение в Армении? События, бушующие на поверхности, – не отозвались ли каким-то роковым, загадочным образом на недрах, разбудив дремлющие в них разрушительные силы? Понимаю: тут случайное совпадение. Но ведь и в случайностях скрыт некий сокровенный смысл…

Впрочем, все это – мои фантазии, не имеющие отношения ни к науке, ни к политике, от коих я в равной мере далека.

На ночь я приняла снотворное и заснула. Но среди ночи проснулась от пронзительной тоски. Меня будто мама позвала – так явственно я услыхала ее высокий и звонкий голос. И вспомнилось: детство, ТРАМ, «Синяя блуза», и мама, молодая, пышноволосая, стоит в ряду других синеблузников и выкрикивает: «Эй вы, небо! Снимите шляпу! Я иду!..» А вот и отец – стоит в сторонке, скромный, тихий, поблескивает пенсне… Бедные мои, вы еще не знаете, что произойдет с вами… И я еще не знаю, я сижу на широком плече дяди Руди и смеюсь беспечно… О господи, какая тоска! Я задыхаюсь от слез, от рваных наплывов воспоминаний, от горького предчувствия новой беды…

Вдруг Сергей болезненно застонал.

Я тронула его за плечо.

– Что с тобой, Сережа?

Он открыл глаза, в слабом предутреннем свете его лицо казалось плоским, даже бесплотным.

– Опять этот сон. – Он прокашлялся. – Эти женщины с горшками. В длинных платьях. Идут и плачут… как будто кто-то умер…