Владимир Яценко - Бог одержимых (сборник)

Собрался уходить только под утро.

— Спасибо, — сказал Роганков на прощание. — В самом деле, управляя биопотенциалами своего тела, можно многое. К дьяволу машины!

— Не "многое" — а всё, — строго поправил я, и усмехнулся. — Только зачем мне столько железа?

Он кивнул, мол, понял, но я-то знал: он подумал — шутка…

Через пять лет он нашёл меня в Антарктиде.

Геофизическая лаборатория работала круглый год, но, естественно, смена вахты и доставка продуктов — строго по расписанию. Народ здесь тёртый. На мои частые отлучки и появления вне связи с рейсами чартеров привыкли не обращать внимания. А вот приход Роганкова произвёл впечатление.

— Здравствуйте, — немного смущённо сказал Дмитрий, входя внутрь жилого модуля. — Не помешаю?

Он спросил так, будто мы находились не в центре ледового материка, а где-нибудь в Подмосковье, в минуте пешего хода от электрички. Шёл себе на дачу, да и заглянул на огонёк…

Радист Олег едва не упал со стула, будто марсианина увидел. А любимец экспедиции — кот Апогей выгнул спину и зашипел.

— Привет, Дмитрий, — улыбнулся я. — Рад, что не забываешь. Какими судьбами?

— Мы можем поговорить?

— Почему нет? Поговорить всегда можно. За разговоры уже давно не жгут и не сажают…

Он весь сжался, напружинился.

— Нет, не здесь. Можно туда? — он кивнул на дверь. — Наружу?

— Конечно. И в самом деле: незачем травмировать персонал.

Вышли. Ярко светили звёзды, равнодушные к нашим нечаянным взлётам и предсказуемым падениям. Морозило за сорок. Снег весело скрипел под нашими сандалиями, а свежий ветер ерошил волосы. По предложению Дмитрия расположились прямо в воздухе, по-турецки подобрав под себя ноги. Молочная муть внизу и звёздный купол положительно настраивали на душевный лад.

Но Дмитрий и на этот раз не стал тратить время на пустые слова. Переохладив указательный палец правой руки, он десублимировал из воздуха снежную пыль и ею стал отрисовывать систему мировых уравнений.

Я на какое-то время счёл возможным отвлечься — в одной из вселенных происходили события, которые могли иметь важные последствия для моих опытов. Направив события в нужное русло, я вновь одарил Роганкова вниманием.

С поставленной задачей он справился блестяще. Теперь, когда не было необходимости отображать уравнения на плоскости ученической доски, ему удалось изящно показать ход мысли в объёме.

— Из этого следует, что энергия — лишь посредник между массой и временем, — торжествующе заключил он, ставя точку в конце своих рассуждений. — Как мезон между протоном и нейтроном. Эти выкладки подтверждают возможность путешествий во времени. Теперь я знаю, как возникла Вселенная!

— Можешь это подтвердить?

— Конечно, — уверенно заявил он. — Назовите дату демонстрации.

— Семьдесят миллионов лет в прошлом. Особое внимание удели позиционированию хронопрокола. Аннигиляция отверстия потребует приличной массы…

— Порядка одной восьмидесятой массы Земли, — перебил он меня.

— Верно. Но будь осторожен: ошибка в сотую процента разнесёт систему на куски.

— Это у меня ошибка?

Он высокомерно выпятил нижнюю губу, но я не позволил ему наговорить глупостей:

— Взгляни-ка…

Я указал на небесную сферу и вычертил на ней инеем эфемериды:

— Не забудь прецессию и обратное вращение…

Но он меня уже не слышал.

Эх, молодость, молодость… Неужели и я был таким же? Романтика ошибок: пусть тонут дураки, нам море по колено…

Я ведь знал, что он поступит по-своему.

Но игра того стоила.

Он зашёл дальше всех, поэтому я не мог отступить: а вдруг получится? И поэтому планета была обречена.

Через минуту Роганков сделает свой первый прыжок во времени и девяносто девять процентов биомассы планеты пойдёт на топливо. А что не догорит сегодня, через семьдесят миллионов лет назовут нефтью и каменным углем, и всё равно сожгут.

Я снял туфли и носки.

Ноги по щиколотку погрузились в бесконечное движение жизни. Да. Здесь так: шагу нельзя ступить, чтобы не споткнуться о живое. Сельва Бразилии по сравнению с мезозоем так же бедна жизнью, как пустыня Гоби по сравнению с сельвой.

Я поднял руки и развёл их в стороны. Солнце палило нещадно. Тяжёлый влажный воздух бархатом давил на плечи. Запахи, звуки, движение… Как жаль…

Мне бесконечно жаль этот мир!

Никогда и нигде больше не будет такой плотности страстей на кубический сантиметр. И так всюду: от полюса до полюса, по каждому из меридианов, которые выдумают… ох, как не скоро… через семьдесят миллионов лет.

Живое толкалось у моих ног, карабкалось по брюкам… бабочки вились у лица, а пауки в волосах плели сети. Возмутительно грохотали миллионы голосов, — каждая тварь рвала жилы, стараясь быть услышанной. Невдалеке гулко ухали чьи-то тяжёлые шаги…

Простой и ясный мир.

Неужели его смерть так необходима?

Я сомневаюсь? Нет. Я сожалею.

Над горизонтом полыхнуло пламя. Потом ещё раз. Будто далёкая гроза пробует силы молчаливыми зарницами. Но я знал, что это не гроза. На расстоянии четырёхсот тысяч километров возник крохотный прокол между двумя временными последовательностями. И чтобы закрыть червоточину, Дмитрию нужно будет залатать пространство. Поставить аккуратную сферическую латку со смешной перекошенной рожицей.

Но ученик допустит ошибку. Ту самую, которая даст возможность его виду доминировать на планете спустя десятки миллионов лет.

Эта ошибка превратит мой сад в пустыню. Выпьет запахи и влагу из воздуха. Понизит плотность жизни со ста животных в кубическом метре объёма до одного на квадратный метр поверхности.

Очень много энергии…

Ясно вижу, как огненный фронт спускается с неба.

Всё. Ухожу. Я не могу видеть агонию своего мира.

Я с ним попрощался.

Через минуту здесь будет ад. И только миллион лет спустя вновь зазеленеют луга, поднимутся травы, прорастут леса… Но всё это будет уже "не то".

Сегодня мы встретились неподалеку от Фомальгаута. В этих краях более всего почитают чистое знание, как высшую добродетель. Утверждение спорное, но я не препятствую заблуждениям.

Заурядный конвент астрофизиков различных рас с рядовой, обычной темой — происхождение Вселенной. Всё как обычно: буднично и рутинно…

Пока на кафедру не поднялся Дмитрий.

По своему обыкновению, Роганков не стал расшаркиваться перед научными авторитетами и призывать в свидетели справедливости своих рассуждений напыщенных снобов из академии.