Джордж Макдональд - Лилит

- Это только начало, - ответила она, - вы ведь только что проснулись!

- Он наконец-то облекся в Смерть, которая суть сияющие одеяния самой Жизни, - сказал Адам.

Он обнял Лону и меня, мгновение-другое испытующе посмотрел на принцессу и похлопал по голове леопардиху.

- Я думаю, мы не скоро теперь встретимся с вами, - сказал он, взглянув сначала на Лону, затем на меня.

- Нам снова придется умереть? - спросил я.

- Нет, - ответил он, улыбаясь той же улыбкой, что сияла и на лице Матери всех живущих, - вы умерли для того, чтобы вернуться к жизни, и больше умирать вам не придется; вы можете только остаться мертвыми. Умершего однажды так, как мы умираем здесь, покидает все мертвое. Теперь вы будете только жить, все, что вы должны сделать, вы сделаете во всю силу и достойно. Чем больше вы будете жить, тем полнее будет ваша жизнь.

- Но не устану ли я когда-нибудь жить изо всех сил? - спросил я. - Что, если мне когда-нибудь не хватит сил жить полной жизнью?

- Для этого нужно только желание, а силы у вас будут! - сказала Ева. В настоящей жизни нет ничего такого, отчего можно устать. Сама жизнь хранит и образует нас. Те, кто не умирает, умирают многократно, и мертвы все время, и становятся все мертвее и мертвее, и никогда не прекращают умирать, а здесь все стремится вверх, все - любит, и все - счастливы.

Она остановилась и улыбнулась так, словно говорила: "Я мать, а ты мой сын; мы понимаем друг друга и нам нет нужды прощаться".

Мара поцеловала меня в лоб и радостно сказала:

- Я говорю тебе, брат мой, все будет хорошо! Когда тебя спросит об этом кто-то еще, скажи: "То, что будет когда-нибудь хорошо, уже сейчас хорошо!"

Она коротко посмотрела на меня, и я подумал, что это значит: "Но он мне, наверное, не поверит!"

- Теперь ты знаешь обо мне все! - закончила она, Улыбнувшись улыбкой своей матери.

- Я понимаю тебя, - ответил я, - ты глас вопиющего пустыне, который кричал до тех пор, пока не явился Креститель. Ты пастух, чьи волки приводили домой удивительных овец до того, как наступит холод и стемнеет!

- В один прекрасный день мои труды подойдут к концу, - сказала она, - и тогда я возрадуюсь радостью великого пастуха, который послал меня.

- Всю ночь напролет утро было рядом, - сказал Адам.

- Я слышу шум крыльев. Что это? - спросил я.

- Это парит Тень, - ответил Адам, - здесь есть кое-кто, кого он считал своей собственностью! Но она пришла к нам и никогда больше не вернется к нему.

Я обернулся затем, чтобы посмотреть на лица моей матери и моего отца и поцеловать их до того, как мы уйдем: но их кровати были пусты, если не считать Малюток, которые с бесстрашием любви воспользовались их гостеприимством! На мгновение опустошающий душу ужас посетил меня, и я отвернулся в сторону.

- Что с тобой, сердце мое? - спросила Лона.

- Места, где они лежали; они пусты - и это пугает меня, - ответил я.

- Они давным-давно встали и ушли, - сказал Адам, - они поцеловали тебя перед тем, как уйти, и прошептали: "Приходи скорее".

- А я не слышал их и ничего не почувствовал! - прошептал я.

- Как ты мог их услышать - издали, из своего мрачного дома? Ты ведь думал, что снова оказался в том страшном месте! А теперь ступай и найди их... А твои родители, дитя мое, - добавил он, обращаясь к Лоне, - должны прийти и найти тебя сами!

Приближался час нашего ухода. Лона подошла к матери, которая когда-то убила ее, и нежно поцеловала, а затем спряталась в объятия отца.

- Этот поцелуй вернет ее на дорогу к дому, моя Лона! - сказал Адам.

- А кто были ее родители? - спросила Лона.

- Мой отец, - ответил Адам, - и ее отец тоже.

Он повернулся и вложил ее руку в мою.

Я преклонил колени и кротко поблагодарил всех троих за то, что они помогли мне умереть. Лона тоже встала на колени рядом со мной, а они, все трое, стояли над нами.

- Тише! Я слышу солнце, - сказал Адам.

Я прислушался: оно действительно вставало с тысячекратно повторенным шумом десяти тысяч трепещущих где-то вдали крыльев; с ревом расплавленного, раскаленного далекого (в миллионах и миллионах миль от нас) мира. Его приближение предварялось нарастающим хором сотен дрожащих струн.

Все трое посмотрели друг на друга и улыбнулись, и эта улыбка поднялась к небесам тремя распускающимися цветками, вознося благодарение за это чудесное утро. Улыбкой светились их уста и их лица, а затем сияние распространилось по их телам, и те светились сквозь одежды. Но еще до того, как я успел сказать: "Смотрите, как они изменились!", Адам и Ева уже предстали передо мной ангелами Воскресения, а Мара - Магдалиной у гроба. Лицо Адама сияло, а Ева держала в руках покрывало, которое сверкало и разбрасывало искры света окрест.

Снова пронесся стонущий порыв ветра.

- Слышишь? Это его крылья! - сказал Адам, и я понял, что говорит он не о тех крыльях, на которых прилетело утро.

- Это летит к своей гибели великая Тень, - продолжил он. - Несчастное создание, вечно он вне себя, и нет ему покоя!

- Неужели в нем до сих пор нет ничего более глубокого и настоящего? спросил я.

- Без чего-то материального, вещественного, - ответил Адам, - и света, который находится за этой субстанцией, тени не бывает!

Он мгновение прислушивался, а затем воскликнул с радостной улыбкой:

- Слушайте песню золотого петуха! Он стоял на страже вселенной, безмолвный и недвижимый миллионы лет; и вот, наконец, он взмахнет крыльями! Он будет петь! И временами люди будут слышать его голос до самого рассвета дней вечных!

Я прислушался. Далеко, где-то в небесной тишине, я услышал чистую торжественную песнь, рвущуюся из золотого горла. Она бросала вызов мраку и смерти, наполняла дущу бесконечной надеждой, дарила покой. Это было воплощенное "ожидание сотворения", наконец-то обретшее голос; это был плач хаоса, которому суждено претвориться в царство! Затем я услышал великий шум.

- Да будет так, золотой петушок, птица Божья! Аминь! - воскликнул Адам, и слова эти отразились от стен этого дома, в котором царила тишина, и вырвались наружу, выше, в просторы небес.

И вместе с этим "Аминь!" - словно голубки, поднявшиеся на серебряных крыльях над черепками своих бывших гнездилищ, - на своих кроватках встали на колени Малютки, громко радуясь пробуждению.

- Пой! Пой еще, золотой петушок! - кричали они, словно только что видели его в своих снах.

Затем каждый из них обернулся и любящими глазами посмотрел на своих спящих соседок и соседей, поцеловал их, и спрыгнул с кровати. Малютки, которые лежали рядом с моим отцом и матерью, вскочили бледными и мгновение грустно смотрели на места, где только что спали, а затем медленно сползли на пол. Затем они ощупали друг друга так, словно увиделись впервые, и огляделись вокруг, чтобы убедиться в том, что они живые и не спят. И вдруг, увидев Лону, они бросились к ней, сияя от счастья, чтобы обнять ее. Затем Оди, углядев леопардиху, лежащую у ног принцессы, бросился к ней и, обняв огромную спящую голову, приласкал и поцеловал ее.