Роберт Хайнлайн - Луна жестко стелет

– Я понял.

И доктор Чан раз-два и отвалил.

За следующие несколько недель я повторил эту лекцию в дюжине стран, но всю дорогу на конфиденциальных встречах и давая понять, что это дело секретное. Изменялось только название горы. В Эквадоре я нажимал, что Чимборасо находится возле самого экватора, – ну, не идеал ли? В Аргентине упирал, что ихний Аконкагуа – это высочайший пик в Западном полушарии. В Боливии отмечал, что Альтиплано расположено почти на той же высоте, что и Тибет (с ма-алюсенькой натяжечкой), зато ближе к экватору и что там полно мест, где запросто сорганизовать подвоз к пикам, не худшим, чем прочие на Терре.

Довелось говорить с североамериканцем, политическим соперником того чмура, который назвал нас шантрапой. И я доказывал, что, хотя гора Мак-Кинли поспорит с любой другой в Азии и Южной Америке, многое говорит за Мауна-Лоа, в частности исключительная простота строительства. Если вдвое увеличить ускорение, катапульта окоротится, влезет тик-в-тик и Гавайские острова станут космопортом всего мира… Бери выше, Вселенной, поскольку помянули о дне, когда начнется разработка Марса. Мол, тогда весь фрахт трех (а то и четырех) планет пойдет через ихний «Биг Айленд».

Даже не помянули, что Мауна-Лоа – вулкан. Вместо этого я толкнул идею насчет приземления встречных грузов без проблем прямо в Тихий океан.

В Совсоюзе только один пик обговаривали – пик Ленина, он выше семи тысяч метров (и оттуда гораздо ближе до их великого соседа).

Килиманджаро, Попокатепетль, Логан, Эль Ли-бертадо, – что ни страна, я менял только название подходящей горы. Лишь бы она была «высочайшей горой» местных патриотов. Я сыскал что-то положительное даже про скромные горушки в Чаде, когда нас там принимали, причем так ловко ввернул, что чуть сам себе не поверил.

А не было гор, так я с подачи суфлеров от Стю Ла Жуа, которые подкидывали вопросики, толковал насчет химических производств (насчет них я ни в зуб, но кое-что вызубрил наизусть) на поверхности Луны, где полнейший вакуум, энергия Солнца, изобилие сырья и четкость насчет условий работы позволяют наладить процессы, на Эрзле слишком дорогие или даже невозможные. Разумеется, после того, как наступит день, когда дешевизна перевозок в обе стороны сделает доходной эксплуатацию нетронутых ресурсов Луны. И всю дорогу намекал, что бюрократы, которые окопались в Главлуне, так и не сумели разглядеть наш грандиозный потенциал (что правда), плюс отвечал на один и тот же постоянный вопрос, а короче – заявлял, что Луна может принять любое число колонистов.

Что тоже правда, но я при том не поминал, что Луна (йес, а отчасти и лунские лунтики) сотрет в порошок около половины новичков. Но хмыри, с которыми мы об этом толковали, редко когда сами намыливались эмигрировать. Они имели в виду турнуть в шею или затравить на это других, чтобы стало попросторнее, а налоги – помене. И я помалкивал в тряпочку насчет того, что полуголодные оравы, которые мы видели повсюду, размножаются быстрее, чем способна отсосать на сторону любая катапульта.

Нам даже миллиона новичков в год было бы ни приютить, ни накормить, ни научить. А миллион – это для Терры даже не капля. Там за одну ночь младенцев заделывают столько и еще четверть столько. Добровольную эмиграцию мы могли бы принять с избытком, но если там затеют принудиловку и пойдут грузить навалом, – у Луны есть только один способ обходиться с новичком. Это жестко постелить: чтобы он на фиг не лажанулся ни разу ни сам по себе, ни относительно окружения, которое пускает в ход зубы без предупреждения. А иначе он проследует в удобрение на туннельных фермах.

Чем большая намечалась бы иммиграция, тем больше стал бы процент смертности иммигрантов. Нас было слишком мало, чтобы помочь им супротив беспредела природы.

Однако проф большинство речуг толкал насчет «великого будущего Луны». А я – насчет катапульты.

За недели ожидания вызова из комитета мы где только ни побывали. Агентура Стю заранее всё обговорила, и вопрос был только в том, на сколько нас хватит. Если прикинуть, каждая неделя на Терре обходилась нам в год жизни, а профу, поди-ка, и больше. Но он ни разу не пожаловался и всю дорогу был готов изобразить очаровашечку на еще одном приеме.

В Северной Америке мы против расписания подзастряли. Дата нашей «Декларации независимости» пришлась тик-в-тик на трехсотую годовщину такой же, которую приняли Северо-Американские британские колонии, никакому прохиндею так удачно не придумать, и шарага, которую подрядил Стю, выдала мощную струю на эту тему. Североамериканцы сопли распускают по поводу своих «Соединенных Штатов», хоть они и перестали что-нибудь значить, как только ихний континент Федеративные Нации упорядочили, Президента выбирают раз в восемь лет, а на кой – понятия не имею. Наверное, на тот же, на кой у британцев королева. И выставляются своей «суверенностью». А «суверенность», тик-в-тик как «любовь», что тебе надо, то и значит. В словаре чуть выше «суверенности» стоит «сувенир», а чуть ниже – «суета».

Но в Северной Америке «суверенность» – то еще словечко, а «Четвертое июля» – заповедный день. Нас повсюду таскала и выставляла Лига Четвертого июля, и Стю говорил, что ей недорого обошлись и сама затея, и ее продление. Лига на этом даже грошей настреляла, поскольку североамериканцы охотно дают, не глядя кому.

Дальше на юг Стю другую дату оседлал. Та же шарага пустила парашу, что наш переворот случился пятого мая, а не двумя месяцами позже. И все нам кричали: «Cinco de Mayo! Libertad! Cinco de Mayo!» А мне слышалось: «Сенька домой! Сенька домой!», пока проф не растолковал.

У четвертоиюльщиков я был почти король. Стю велел мне левую руку на публике не носить, а рукава подшили так, чтобы любой подметил непорядок, и распустили, что я «потерял руку в борьбе за свободу». А когда меня самого теребили на этот счет, я только улыбился и отвечал: «Вот чем кончается ногти грызть!» И переводил разговор на другое.

А вообще-то Северная Америка мне не во ндрав еще с первой поездки. Не самая битком набитая страна на Терре, всего-то миллиард народу. В Бомбее на мостовых в лежку лежат, а в Большом Нью-Йорке, по-моему, в стоячку стоят и вообще не спят. Хорошо, я был в инвалидной коляске!

Там все чокнутые на другом – на цвете кожи, причем так, что на словах это им как бы до фени. В первую поездку я был всю дорогу то слишком светлый, то слишком темный, причем каждый раз это мне было в укор; или ожидалось, чтобы я блюл то, об что ни сном, ни духом. Чьи у меня гены, это готту знать, а не мне. Одна из моих бабуль была родом из той части Азии, где завоеватели ходили в очередь с саранчуками и каждый раз уделывали ихнюю сестру всех подряд. Вот у нее бы спросить!