Юрген Кунов - Перехватчик SP-0099. Амазонки Кастиса. Книга первая

Корин шел на три шага позади Николь. Он нес перед собой черные одеяния жрицы и оба ее изогнутых меча. Жрица должна была все это надеть после того, как заполыхает священный, очищающий ее перед битвой, огонь.

Процессию замыкали два десятка селян во главе с многоживущими Рохтом, Мадхом и Гарфом. Все кастисиане, кроме старейшин, тащили на себе вязанки хвороста.

Рохт держал высоко над головой пылающий факел на древке в полтора маха. На плечах у него висели сложенные вдоль два белых полотенца. Мадх нес позолоченную чашу с красным вином, а Гарф – украшенные серебряным шитьем сапоги жрицы.

Дойдя до первой большой песчаной проплешины, патрульные остановились.

– Именем Нэка Триединого! – торжественно произнес Рохт и вогнал в песок древко факела.

Селяне без единого слова, как и полагалось по ритуалу, сложили возле него вязанки хвороста, торопливо развернулись и, обгоняя друг друга, заспешили в сторону лагеря.

Рохт, шепча молитву, расстелил на песке одно из полотенец. Ровно посередине Корин положил на него черные одеяния жрицы и ее мечи. На один край Гарф поставил сапоги жрицы, а на другой Мадх опустил чашу с вином.

Отступив на три маха, сержант вынул свой клинок и очертил им на песке незамкнутую окружность. В ее центре он расстелил второе полотенце, на края которого Николь поставила чаши с водой и, разувшись, стала на середину белого прямоугольника.

Корин взял с чаши кинжал и подал его Николь. Девушка сжала холодную рукоять двумя руками и направила острие вперед.

– Нэк Триединый, жрица Гэра взывает к Богу богов!

Пока Николь читала первую хвалебную часть молитвы, старейшины разложили по периметру окружности вязанки хвороста, оставив свободным проход внутрь. Потом вполголоса произнеся «да свершится кара», они исчезли во тьме.

Когда Николь замолчала, Корин подошел к ней, держа в левой руке кубок с вином. Взяв у девушки кинжал, сержант от шеи двумя движениями разрезал сорочку на ее плечах. Лезвие было таким острым, что тонкая ткань при соприкосновении со сталью будто распалась.

Сорочка соскользнула вниз, образовав кольцо вокруг ног землянки. Ее ступни, икры, бедра были плотно прижаты друг к другу, что не совсем соответствовало ритуалу. Между ними должно было быть расстояние шириной в два пальца.

Корин легким движением дважды прикаснулся пластью кинжала к ее бедру. Стажер его поняла сразу и чуть отставила правую ногу. Он осторожно поднес к губам Николь кубок. Отхлебнув вина, она снова забормотала:

– О Нэк Карающий! Пусть кровь врагов Бога богов до краев наполнит наши чаши, пусть крики их предсмертные достигнут чертогов небесных, и усладят слух Триединого!

Корин медленно наклонил кубок, и густая рубиновая струйка побежала по правой груди Николь. Достигнув соска, она разделилась, и, скатившись с груди, два винных ручейка преодолевая бугорки мышц, устремились вниз к густо обрамленному иссиня черными волосками лону.

– О Нэк Карающий! Дай нам силу беспредельную воинов небесных, ярость устрашающую звериную…

Темно-красное вино текло по груди, животу, бедрам девушки… Ручейки крови должны были стать реками.

Корин опрокинул кубок вверх дном, и последние несколько капель упали в ложбинку между ключицей и шеей Николь.

Сержант вложил кинжал в висевшие у него на поясе ножны, взял чашу с водой и, обмокнув пальцы, провел ими по лбу и щекам девушки.

– О Нэк Всемилостивый! Омой нас благодатным дождем, очисти наши помыслы и тела!

Он поднял чашу, и, стекающая через край вода, алмазным блеском засияла в неровном свете факела.

– О Нэк Всевидящий! Проводи нас на путь истины, укажи нам, что есть добро и что есть зло!

Мокрое тело Николь казалось сделанным из бронзы и только, когда Корин, случайно прикасаясь к нему, ощущал тепло, иллюзия исчезала. И даже после этого сержанту с трудом верилось, что перед ним живая девушка, а не творение великого скульптора. Впрочем, природа и есть самый великий скульптор. Еще одно подтверждение этой истины он видел сейчас своими глазами.

Закончив омовение, Корин взял Николь на руки и вынес из ритуального круга. Поставив девушку на полотенце, он помог ей одеться.

Натянув сапоги и вооружившись, Николь снова вошла в круг и, выхватив один из своих мечей, проткнула им полотенце.

– Да свершится кара! Именем Бога богов!

Выйдя наружу, она острием меча замкнула окружность.

Корин поднял второе полотенце и отер им обнаженный клинок жрицы. Через секунду изогнутый меч отправился в ножны за ее спиной.

Взяв из рук командира факел, Николь зажгла хворост по всему периметру круга. Корин бросил полотенце в огонь.

– Все грязное – в пепел.

В лагере глухо ударили барабаны.

Стоя рядом, Корин и Николь некоторое время, молча, смотрели на огненную стену.

– Пора, – без всякого выражения, наконец, произнес Корин.

– Мне почему-то страшно, – созналась Николь, не сводя глаз с высоких языков пламени. – До ужаса. Но мне не хочется ни бежать, ни кричать…

– Я тоже не люблю последние минуты перед боем. Ничего нет хуже неизвестности.

– Кор, я, наверное, уйду из Особого корпуса. Я никогда не смогу убивать людей так холоднокровно, как ты. Или тех, кто похож на нас.

– Твое право. Ты будешь удивлена, но я рад этому. Идем.

Развернувшись, Корин поправил ремень и направился к лагерю.

– Рад? – донеслось до него сзади.

– Рад, – ответил он неостанавливаясь.

– Почему?

Корин промолчал. Потому что сейчас все это уже было неважно. И вопросы, и ответы. И радости, и печали.

Николь догнала командира и пошла рядом.

– Но в Космополе я останусь.

– Да-да, конечно, – отозвался Корин.

Николь показалось, что ее последних слов он не услышал. Она хотела повторить фразу, но взглянув на командира, на его ставшее будто каменным лицо, передумала.

Эдди ждал их у своего шатра в полном боевом облачении.

– Жрица, страж храма, Рохт уже выводит отряды на исходные рубежи. Скоро начинаем.

– Эрден Свэбо желает взобраться на стену Отэухото первым? – с иронией спросил сержант.

Капрал понял, что сегодня быть «самым смелым воином на планете» ему запрещено. Такие его порывы командир каким-то неведомым для Эдди способом распознавал моментально.

– Кор…

– Тихо. Высокордный слишком громогласен.

– Лагерь почти пуст, Оэр. Рядом нет ни одного сеятеля или пастуха. Посмотри окрест.

Эдди, наверное, от волнения говорил на какой-то странной смеси английского и языка болхо.

– А где подаренное высокородному «тело»?

– Какое «тело»?

– Страж храма говорит об Эоке, – пояснила Николь.

– А! В шатре. – Капрал обернулся. – Я не подумал, – сказал он и тут же поправился, перейдя на язык болхо. – Свэбо не подумал.