Сергей Лукьяненко - Eurocon 2008. Спасти чужого

Плита фыркнула с невыразимым отвращением.

– Дожили! На завод Камеяма уже принимают больных роботов?!

Гамлет и Ахиллес снова недоуменно переглянулись.

– Ладно, хватит! – громогласно рявкнул Пигмалион. – Вы меня вынимать отсюда собираетесь?

– Вообще-то мы именно это и собирались сделать, – осторожно объяснил Гамлет. – Вы не подскажете, как вас лучше отсюда вынуть?

Ответом была тишина.

– Вы меня слышите? – поинтересовался Гамлет.

– Да заткнитесь вы! – ответила плита глухо и раздраженно. – Сейчас последний раз протестирую, и выхожу. Тут, кажется, что-то со звуком случилось, пока мы болтали...

Гамлет и Ахиллес переглянулись и принялись терпеливо ждать. Плита вспыхнула раз, другой, под ней замелькали лазерные лучи.

– Кто там в зоне стоит? – проорала плита. – Уберите!

Ахиллес с сидящим на плечах Гамлетом послушно отошел к стенке.

В воздухе под плитой появлялись и исчезали круги, ромбы и полосы настроечной 3D-таблицы.

– Ну вот, – сообщила плита с отвращением, – звук отвалился, все каналы, кроме баса. Чипы не битые – похоже, с проводами что-то. Остальное в норме. Монохром по синему слегка косит, но в пределах. А вот колонок не чую. Где колонки?

– Вообще-то, – признался Гамлет, – мы колонки уже отключили.

– А, – лениво произнесла плита. – Ну и правильно. Так бы сразу и сказали. Вытаскивайте меня отсюда!

– А посоветуйте, как вас отсюда вытащить? – аккуратно спросил Гамлет. – А то мы не умеем.

– Стоп! – рявкнула плита. – Мне надоело. Кто пустил в лабораторию больных коротнутых практикантов? Пошли оба вон! И где Кагуцути?

– Кто? – удивился Ахиллес.

– Кагуцути! Кончайте надо мной издева... – взревел Пигмалион, но вдруг осекся.

Молчал он, казалось, целую вечность. А когда заговорил, тон у него был другой – взволнованный и жалобный.

– А мы что, разве не на заводе? – спросил он тихо.

– Мы у меня дома, – тоже тихо ответил Гамлет.

– И давно? – несчастным голосом спросил Пигмалион.

– Месяца три, – аккуратно сообщил Гамлет.

– Месяца... три? – повторил Пигмалион упавшим шепотом. – Вы только что отвинтили черный болт? – не то спросил, не то сообщил он.

– Извините, – виновато ответил Гамлет. – А что это был за болт?

И тут плита над головой оглушительно разрыдалась. Это было ужасно. Тяжелые глухие всхлипы сотрясали дом. Казалось, вся стеклянная панель вместе с потолком тясется и извивается.

– Как они могли... – глухо доносилось сквозь рыдания. – Такое со мной... С кем угодно... Но не со мной же... Кагуцути... Мерзавец... В опилки сотру...

Рыдания продолжались долго – то нарастая, то переходя в невнятное бормотание. Гамлет и Ахиллес не знали, что делать. Наконец всхлипы стали понемногу затихать.

– Простите, – Гамлет аккуратно постучал рукояткой стамески по стеклу, – а если мы завинтим этот проклятый болт обратно, все исправится?

– Исправится?! – взревела плита. – Да я Пигмалион! Я трехметрового роста с шестью манипуляторами! Я один из лучших электронщиков мира! Кагуцути мне в прокладки не годится! Это ведь я! Я задумал попросить выскочку Кагуцути, чтобы он закачал свое сознание внутрь новой модели телевизора, типа протестировать изнутри! А пока он будет тестировать систему, хотел снять бэкап. Чтобы потом закачивать этот бэкап в каждый экземпляр телевизора заодно с прошивкой! Это же дешевле, чем держать бригады наладчиков! Каждая копия Кагуцути оживет внутри каждого телевизора на время проверки, все протестирует, ничего не подозревая, как в первый раз, затем мы наглухо закоротим его сознание черным болтом-фиксатором, и он навсегда отрубится, так ничего и не поняв! Но не меня же! Кагуцути! Не меня... Миллионы меня... – Плита снова всхлипнула и затряслась. – А он уперся, когда я его к стенду подвел! Говорит, не помещусь я внутри, очень там памяти мало! Я ему: тебя что, коротнуло? Там памяти море в новой модели! А он мне: покажи первым, Пигмалион-сан, как туда залезть. Я, говорит, робот маленький, разум у меня маленький, как нэцкэ, а у тебя, Пигмалион-сан, большой разум, как Фудзияма. Если тебе места хватит, то следующим я полезу. И я... – плита снова всхлипнула, – и я... дура-а-а-ак...

Пигмалион еще долго всхлипывал и бормотал. Гамлет снова деликатно постучал стамеской по стеклу.

– Сейчас курьер приедет, а нам еще вас в ларек нести, – напомнил он.

– Нам вас вынуть и продать надо, – смущенно пояснил Ахиллес. – Чтобы от коротушки вылечиться.

– Как это – продать? – заволновался Пигмалион. – Меня? Да вы что?! Меня надо отнести к мастерам, пусть сделают мне окуляры и манипуляторы! Я ведь живой разум! Я хочу жить! Я хочу отомстить Кагуцути! Я хочу...

– Прости, брат. – Гамлет поднял стамеску. – Мы тебя быстренько продадим, а с новым хозяином ты уж как-нибудь сам договоришься...

– Вы жестокие безжалостные роботы! – обиженно кричал Пигмалион. – Как вам не стыдно?! Я ведь читал, что при коротушке проявляется эгоизм и пропадает сострадание! При коротушке роботы становятся злыми! Сварливыми! Раздражительными! Бессовестными! Я все про вас знаю! Я читал! Я много читал про коротушку! Очень много! С того самого дня, как моя лампочка впервые мигнула желтым... – он испуганно осекся.

Но Гамлет его не слушал – он пытался вбить стамеску между панелью и потолком. Наконец ему это удалось, и он рванул вниз. Щелкнули, ломаясь, невидимые простым окуляром защелки, посыпалась пластиковая крошка, и панель со скрежетом начала опускаться одним краем, словно гигантский люк, распахивающийся на потолке.

– Держи, держи, держи!!! – заголосил Ахиллес.

– Держу!!! – заорал Гамлет, роняя стамеску и придерживая панель обоими манипуляторами. – Ух, тяжелая...

– Идиоты! – простонал Пигмалион. – Аккуратнее!

Гамлет поглядел вниз.

– И как мне теперь слезать? – спросил он, слегка пригнувшись под тяжестью пластины из дымчатого стекла. – У меня манипуляторы заняты! Возьми у меня панель?

– Чем же я ее возьму, – удивился Ахиллес, – если обоими манипуляторами держу твои ноги на своих плечах?

– Что же делать? – задумался Гамлет.

– Давай так и пойдем в ларек! – предложил Ахиллес. – Я несу тебя, а ты – телевизор.

– Мы в дверь не пролезем! – засомневался Гамлет, смерив взглядом дверной проем.

– Откуда тебе знать, мы ж не пробовали? – возразил Ахиллес. – Пока не попробуешь – не узнаешь.

Пигмалион снова возмущенно заорал, но его никто не слушал.

Ахиллес стал аккуратно двигаться к выходу – шаг за шагом. Вдруг ступня его опустилась на одну из цифр телефона, что были написаны посреди комнаты маслом. К тому времени масло расплылось, цифры потеряли очертания и напоминали семь небольших луж. В одну из них и наступил Ахиллес.