Овцы смотрят вверх - Браннер Джон

– Мир разбил меня на маленькие кусочки, – сказала она. – Но, когда меня собрали вновь, у меня появился шанс решить, куда какой кусочек пойдет. И такой я себе нравлюсь больше, чем раньше.

Она быстро сняла пластик, не заботясь о том, что сделается с ковром, и без того потертым, повесила плащ на одну руку, а другую завела за локоть Остина – жест, которого раньше не было в репертуаре Пег Манкиевич.

– Господи! Как же здорово тебя увидеть! Пойдем…

И тут же, на полуслове, замолчала, а лицо ее помрачнело.

– Черт! Совсем забыла! В эти часы бар, скорее всего, закрыт. Половина персонала болеет. Вроде мононуклеоз. Но в любом случае можно посмотреть – вдруг нам повезет. А в мою комнату нам не пойти – там масса жучков.

– Каких?

– И таких, и сяких! Разных!

Она скептически улыбнулась.

– А еще за мной часто следят на улице, хотя в отеле, как правило, не трогают. Местные клерки у них на жаловании, так что они про меня знают все.

– Это тот самый отель, где…

– Где были убиты Арригас и Люси Рэмидж? Да, именно здесь.

– Но почему ты приехала в то же самое место?

– Да потому что прятаться надоело. Я решила – буду делать то, что делаю, и пусть все идут к черту!

– Долго ли ты так протянешь? – спросил Остин, покачав головой. – Вспомни людей, которые вели себя именно так. Лукас Кворри, Джерри Торн, Децимус…

– А что они собираются сделать с тобой? – спросила Пег, глядя Остину прямо в глаза.

Наступила абсолютная тишина, убийственно долгая и страшная. Лицо Остина словно превратилось в каменную маску, из которой истекла всякая жизнь. Она осталась лишь в глазах, и глаза его сверкнули. Пег почувствовала, как холодок ужаса пробежался по ее позвоночнику. В этом взгляде она увидела отблеск истины.

Когда он заговорил, словно молния сверкнула в полутемном вестибюле отеля.

– Распнут! – сказал он.

Они устроились за темным столом в уголке бара, и официант в белом пиджаке с недовольной физиономией принес им напитки. Воздух был напоен каким-то отвратительным смрадом, но с этим приходилось мириться – так воняло повсеместно!

Пег все еще была напугана. Она обрела способность говорить лишь тогда, когда ушел официант, но и теперь, вместо того чтобы расспросить Остина о его делах (она уже узнала слишком много несколько мгновений назад, и большего ей было бы не переварить), поинтересовалась:

– Как ты меня вычислил?

Он объяснил – самым будничным тоном. Чувствовалось, что он отдыхает после пережитого нечеловеческого напряжения.

– Понятно. Как Зена пережила потерю детей?

– Тяжело. Что тут еще скажешь? Но Фелиция с ней очень добра, как и ее муж.

– Ты еще говорил с кем-нибудь из коммуны? Они не собираются вновь все начать с нуля?

– Нет, они разошлись по другим коммунам, – вздохнул Остин. – Я звонил Ральфу. Все так устали, так выбиты из колеи. Это нападение было последней каплей. У них не было особых шансов даже пережить зиму. Эти джигра уничтожили большую часть урожая, а то, что они сумели сберечь, было испорчено химикатами при тушении пожара. Но знаешь, какой самый сильный удар им нанесли?

Пег молча покачала головой.

– У них как раз проходила встреча по поводу «Пуританина». Там были Дрю Хенкер, Тони Уайтфезер, Роуз Шатток. И единственная полная копия доклада по «Пуританину» сгорела. Конечно, они попытаются восстановить ее, но…

– О господи! – воскликнула Пег, сжимая кулаки. – Значит, это очередное преступление «Синдиката»? Как в случае с Торном и Кворри?

Остин колебался.

– Ходят слухи, – сказал он наконец, – что самолет был нанят парнем, который работает на Роланда Бамберли.

Глаза Пег округлились.

– Неужели? Это какое-то безумие, но он ведь не сумасшедший! Понятно, он убежден, что сын его похищен трейнитами, но если он считает, что Гектора удерживают в коммуне…

– В слухах много мусора, – перебил ее Остин. – Может, это все и вранье. Но в любом случае можно считать это предупреждением.

– С другой стороны, – проговорила Пег, задумчиво помешивая напиток ложечкой с вытисненной на ее ручке геральдической лилией. – Ты когда-нибудь встречал этого ублюдка? Я как-то раз брала у него интервью. И я не удивлюсь, если он предпочтет потерять сына – лишь бы не платить выкуп. А потом скажет, что сын его погиб во славу родины.

– То есть он обменяет сына на прибыль от продажи водоочистителей?

– Не задумываясь. Он же бизнесмен! И он страшно горд этим обстоятельством!

Пег иронически ухмыльнулась.

– И тем не менее сделать тут ничего нельзя, – покачала она головой и спросила: – А ты не знаешь, кто может удерживать парня?

Остин развел руками.

– В Окленде ходят разные слухи, – сказал он. – Я ни одному не верю.

Они замолчали. Пег хотела было спросить Остина о его планах, но теперь, увидев, как сильно он изменился (и одновременно стал больше похож на себя прежнего, такого, каким он был три года назад, – оттого, вероятно, что к нему вернулась его былая в себе уверенность), решила, что тот страшный момент откровения, который явился ей перед входом в бар, был только в ее воображении.

И все-таки нетвердым голосом она спросила:

– Зачем ты сюда приехал, Остин?

– Я думаю, я пришел к такому же решению, что и ты. Точнее, не пришел. Меня привело. У меня есть обязанности, Пег. Миссия, сказали бы люди религиозные. Пег, я не хочу исполнять ее, но кто еще сможет этим заняться?

– Увы, никто, – сказала Пег с неожиданной уверенностью в голосе. – Хотя в этой стране миллионы людей могли бы с тобой согласиться.

Остин хмыкнул.

– В этом и состоит ирония того, что происходит с нами, Пег. Помнишь, ты спрашивала, не волнует ли меня то, что моим именем пользуются совсем не так, как мне бы хотелось? Так вот! Это стало уже невыносимым. Я – не трейнит!

Пег ждала, что он будет продолжать. Ее опять стало потряхивать, но на этот раз – от возбуждения. Она так долго ждала этого, молилась, чтобы этот момент пришел. Остин смотрел сквозь нее, в некую неопределенность. Может быть, в вечность?

– Но тогда, – сказал он наконец, – Иисус Христос не был христианином.

Пег вздрогнула.

– Ты думаешь, что я сошел с ума. Я читаю это в твоих глазах, Пег.

Он наклонился к ней и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Я и сам так думаю, – продолжил он. – И тем не менее я ни в чем не уверен. Не исключено, что я, напротив, благоразумен как никто. Если ты попросишь меня рассказать, что со мной произошло, боюсь, я тебя разочарую. Это нельзя описать, а если я все же смогу это сделать, то, что получится, будет неправдой. Просто… просто где-то под моей безобразной лысиной возникло и укрепилось чувство… чувство определенности. Знание. Как будто те кучи мусора, которые я разгребал своей лопатой все это жаркое, потное лето, научили меня тому, чего пока никто не понимает.

Он глубоко вздохнул.

– Пег! Думаю, я способен спасти мир. Ты мне веришь?

Пег во все глаза смотрела на него.

– Я… – начала было она, но слова застряли в ее горле. Он сидел прямо перед ней: спокойное, словно застывшее лицо, узкие губы, странные бритые брови, очки (были ли они на нем, когда она увидела эту молнию в его глазах?). Глаза словно растаяли, растворились, и теперь она смотрела прямо в его душу.

Наконец, едва шевеля губами, она произнесла:

– Если кто-то и может это сделать, то это – ты.

– Отлично! – отозвался Остин и, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла.

– А начну я здесь, – продолжил он. – Я и приехал в Нью-Йорк, потому что это самый логичный ход. Я думал о шоу Петронеллы Пейдж. Если они, конечно, захотят иметь со мной дело.

– Захотят? – Пег едва не опрокинула стакан. – Да они самого Президента выбросят ради того, чтобы освободить эфир для Остина Трейна. Дадут тебе целый час, и никаких рекламных пауз.

– Ты думаешь? – Моргнув, он неожиданно застенчиво посмотрел на нее. – Меня же так долго не было, и я…