Остров погибших кораблей (илл. Л. Фалина) - Беляев Александр Романович
Нервы присутствовавших были напряжены до последнего предела. Люди в толпе сдавливали руками грудь, будто им не хватало воздуха, падали на землю, некоторые рвали на себе волосы…
Но ритуал был построен искусной рукой. В этот самый последний, крайний, опасный предел первого напряжения, среди страшной тишины, которая, как обрушившаяся скала, придавила всех, послышался простой, спокойный, задушевный старческий голос Верховного жреца. Не пение, а молитва, похожая на простую беседу, полная тихой ласки и надежды.
— Бог-Солнце, услышь наше моление и даруй страждущему, истомленному человечеству свой благостный свет…
К невидимому жрецу из толпы протягивались руки…
— Ты один — защитник наш…
— Спаситель…
— Заступник перед всемогущими богами… — слышались сдержанные, рыдающие выкрики из толпы.
Слабый голос Верховного жреца окреп. Он уже не молил, а почти приказывал богу:
— Озари благостным светом народ твой, трижды священный бог; теплом твоим, как покрывалом, покрой землю твою, да произрастит она плоды на потребность человеку. Дай лицезреть нам сияющий лик твой!…
Читая молитвы, жрец наблюдал за песочными часами. Они стояли на алтаре, скрытые от глаз толпы священными сосудами.
Восток заалел. Черная фигура жреца уже ясно выделялась на розовом фоне неба. И вдруг жрец протянул руку с жезлом и громким, повелительным голосом воскликнул:
— Явись!… Явись!… Явись!…
И, словно послушный его воле, из-за горизонта брызнул золотой луч, сверкнул край солнца, и оно поднялось, сияющее над океаном, и сразу залило своим светом площадку, загорелось на полированной бронзе воинов, засверкало на парче и бриллиантах царей и жрецов и всю землю наполнило яркими красками. Будто только теперь из-под земли поднялись высокие мачты, увитые розами, арки из зелени и живых цветов, яркие флаги и пестрые ковры…
Весь океан, насколько мог охватить глаз, был покрыт разукрашенными пятипалубными кораблями неисчислимого флота атлантов…
«Да, могуч царь Атлантиды и трудно бороться с ним», — невольно думали гости, глядя на усеянный судами океан.
Воины ударяли медными мечами о щиты, радостный крик понесся по океану навстречу солнцу…
Тысячеголосый хор запел гимн Солнцу — трижды священному богу, жизнеподателю, светлому, сильному, радость несущему.
Ритуал закончился обычными жертвоприношениями быков и тельцов. На пылающий жертвенный огонь были пролиты вино и масло.
От бронзовых курильниц прямыми столбами, розовыми в лучах восходящего солнца, поднимались еще клубы дыма душистых трав и смол, когда по трубному сигналу толпа всколыхнулась, чтобы идти на поле бога Войны, где предстоял парад войскам.
Вторичный звук труб заставил толпу двинуться в путь.
Шествие растянулось лентой по прекрасной военной дороге, которыми славилась Атлантида.
Весь путь был усеян цветами и зелеными ветками.
Впереди шествия на высоком золотом шесте, увитом красными розами, сверкал диск солнца.
На повороте дороги, перед самой колесницей царя, вдруг выросла фигура старика.
На нем была накинута одежда из разорванной шкуры козленка. Длинные, взлохмаченные седые волосы головы и борода покрывали его до пояса. На бронзовом от загара лице пылали большие умные глаза.
Старик властным движением руки остановил колесницу царя.
Стража бросилась к старику, но царь сделал жест рукой, и воины отошли в сторону.
Царь боялся и уважал старика На-Шана, пророка и прорицателя.
Во что еще бить вас, — грозно закричал старик, — продолжающих ваши беззакония?… Вся голова больна, и все сердце в скорби… От стопы ноги до головы нет ничего целого… Язвы и багряные пятна и гноящиеся раны, не очищенные от гноя, не перевязанные и не размягченные маслом…
Его голос перешел в истерический крик.
— Земля ваша пуста! Ваши города будут сожжены огнем и опустеют от безлюдья, и земля обратится в пустыню. Где была тысяча виноградных лоз, вырастет терновник и колючий кустарник, и во дворцах царей возрастет репейник и на укреплениях — терновник… Совы и демоны будут перекликаться в развалинах… Вот грядет гнев бога, и огонь пожирающий поглотит вас… Горе, горе, горе!…
Толпа притихла в благоговейном ужасе. Царь слушал смущенный, но старающийся сохранить вид невозмутимого величия.
«Неужели гнев богов, — думал царь, — обрушится на меня? В чем я согрешил перед ними?…»
И вдруг его взгляд встретился с устремленным на него взором жреца Кунтинашара. И взор показался царю полным укора и угрозы…
Их взгляды скрестились, как мечи…
7. АКСА-ГУАМ-ИТЦА И АТА
У склона скалы прилепился маленький глинобитый домик с плоской крышей. Маленькое квадратное оконце не имело рамы; двери из тонких досок на ременных завесах, прибитых бронзовыми гвоздями, были открыты.
В тени дома сидела старуха и пряла. Космы седых волос падали ей на лицо, изборожденное глубокими морщинами, и она время от времени отводила костлявой рукой прядь волос от ввалившихся глаз. Ее длинный нос почти соединился с выдающимся острым подбородком.
Перед нею на земле сидела хорошенькая худенькая девочка. Перебирая грязными ручонками камешки, она смотрела в лицо старухи.
— Ну дальше, бабушка!
— Дальше: Да… о чем я?… — шамкала старуха, связывая порвавшуюся нить пряжи.
— О Золотом веке, — как же ты забыла, бабушка?
— Да, да… О Золотом веке… Ну, вот, говорю я, давно, давно это было…
— И все было золотое?… И хлеб золотой? И камни, и яблоки?
— Время было золотое… Все люди жили счастливо, как боги на небе. Не было ни царей, ни рабов, ни бедных, ни богатых. Бог-Солнце грел, ласкал и баловал людей, как любимого первенца. Из зеленых ветвей люди делали себе пояса и венки на голову и так ходили, свободные и радостные, среди садов, которые круглый год давали им сладкие плоды.
Чистые источники утоляли жажду. Люди рождались среди цветов, наслаждаясь жизнью до глубокой старости, и мирно засыпали вечным сном, окруженные детьми, внуками и правнуками. И смерть их была так же легка, проста и спокойна, как закат солнца…
— А потом?
— А потом люди согрешили, и боги прогневались на них.
— Чем они согрешили?
— Они захотели быть равными богам и все знать.
— И боги отняли у них этот Золотой век?
Послышались шаги.
К дому подходил Акса-Гуам-Итца, сын жреца Шишена-Итца. На нем была черная шелковая туника, расшитая по краям золотым узором; на ногах его были легкие светло-желтые сандалии. Он подхватил девочку на руки, а она, смеясь, вырывалась.
— Здравствуй, бабушка! — сказал Акса-Гуам, опуская девочку на землю. — Ата дома?
— На работе. Скоро придет.
— Даже сегодня на работе?
— Для нас нет праздников…
— А старик Гуамф?
— В доме.
Акса вошел в помещение. Все оно состояло из одной комнаты, чисто выбеленной известкой и перегороженной домотканой полотняной занавеской с вышитыми на ней мелкими цветами. Грубый деревянный стол, несколько скамеек и шкафчик с глиняной посудой составляли всю меблировку. В углу поместилась домашняя мельница для помола зерен: каменный куб и на нем каменный цилиндр с ручками. Рядом стояла высокая каменная ступа с пестом для выжимания масла. В другом углу, на мраморном постаменте, стояла небольшая статуя Бога-Солнца, прекрасная скульптура, сделанная еще в детстве Адиширной-Гуанчем.
Дед Гуамф, лысый, с седой бородой, сидел на лавке у окна и мастерил силки для птиц. При входе Акса-Гуама он поднялся и рукой приветствовал гостя.
— Сиди, сиди, дедушка Гуамф. С праздником! Что же ты не пошел на встречу Солнца?
— Куда уж мне! Там меня задавят, старика. Будет. Шесть десятков лет провести в сырых шахтах — это не шутка. А солнышко я и здесь встретил, как полагается. Слава ему, оно не гнушается посылать свет свой и нам, бедным рабам…
— А Адиширна-Гуанч где?
— Все возится со своими Золотыми Садами.
— Говорят, он создал удивительные вещи.
— А какой для него из всего этого толк? Одно только, что плетьми не бьют. У меня вот они какие рубцы на спине от ременных семихвосток. А состарится он и тоже будет, как я, птиц силками ловить, чтобы прокормить себя.
