Виталий Забирко - Слишком много приведений

Из-за двери в комнату послышалась какая-то возня. Люся вскрикнула, мужчина чертыхнулся, а затем матерно выругался.

- Падла, ты еще кусаться?! - взревел он.

Донесся глухой удар, грохот падающего стула, звон разбитой посуды.

Я не выдержал и шагнул в комнату.

За время моего отсутствия квартира разительно изменилась. Исчезла практически вся обстановка, остались только стол, пара стульев и кровать. На грязном, затоптанном, усеянном окурками полу в разорванной комбинации распростерлась потерявшая сознание Люся. Над ней склонился лысый, обрюзгший коротышка в одних джинсах. Выше ремня брюк его обнаженное тело покрывали густые рыжие волосы, и я остолбенел - настолько он был похож на Рыжую Харю в уменьшенном варианте.

При моем появлении он тоже обомлел, но сориентировался гораздо быстрее меня.

- А ты что за хрен с бугра?! - рявкнул он и шагнул мне навстречу.

Наверное, я побелел от ярости. Не помню. Глаза застлал кровавый туман, я выбросил вперед правую руку, схватил волосатого мужика за шею и оторвал от пола как пушинку. Он замахал руками, пытаясь ударить, но я ударов не ощутил, словно меня защищала невидимая броня. Лицо мужика побагровело, он захрипел и схватился за мою руку. Возможно, не сделай он этого, его горло не выдержало бы. На вытянутой руке я вынес его из комнаты, молча вышвырнул на лестничную площадку и захлопнул дверь.

Пару минут я стоял в прихожей, приходя в себя после приступа необузданной ярости. Волосатый мужик возвращаться за оставленной одеждой не собирался. Хватая ртом воздух, босиком сбежал по лестнице, выскочил во двор и устремился прочь, не разбирая дороги.

Да уж, силой меня наделили непомерной. Чем еще?

Вернувшись в комнату, я поднял с пола Люсю, перенес на кровать, уложил, сел рядом. Она сильно изменилась. Словно за месяц постарела лет на двадцать. Лицо приобрело скорбное выражение, под глазами чернели круги, а на подбородке, темнея на глазах, разливался свежий фиолетовый кровоподтек.

Я смотрел на нее с болью и горечью. В горле стоял ком, но я не плакал. "Мужчины не плачут ни при каких обстоятельствах", - сказал моему парализованному телу у озера Махмуд, и эти слова навсегда атрофировали мои слезные железы. Не в чем мне было обвинять Люсю. Не имел я на это никакого права - я ведь умер, она меня похоронила. Шестой участок, третья линия, восьмая могила - такой теперь у меня адрес.

Люся шевельнулась, застонала. Не зная, получится у меня или нет, я охватил ее лицо ладонями, напрягся. И, кажется, получилось. Черты лица разгладились, исчезло скорбное выражение, Люся успокоилась. Дрогнули веки, и она открыла глаза.

- Роман... - слабым голосом прошептала она, глядя на меня туманным взглядом, будто видела во сне. - Ты жив... Ты вернулся...

Веки медленно опустились, она вымученно улыбнулась, глубоко вздохнула, потерлась щекой о мою ладонь и уснула. Как я и хотел.

- Спи, - сказал я и убрал ладони от ее лица. - Когда проснешься, все будет хорошо. У нас все будет хорошо.

Но сам в это не верил.

Краем глаза я уловил движение какой-то тени и обернулся. В дверном проеме на кухню стоял краб и виновато переминался на лапах, сконфуженно скосив в сторону глаза на стебельках.

"Почему ты не сказал ей, что я жив?" - хотел спросить я, но не спросил. Ответ был уже известен. Чувство предсказания прогрессировало с ошеломляющей скоростью. Мой "бог" решил, что его психологические эксперименты закончились и мне пора приступать к своим прямым функциональным обязанностям. А посему всю личную "шелуху" необходимо отсечь.

"Нет, - упрямо сказал я верховному разуму, - так не будет. Либо я остаюсь человеком, либо ты от меня ничего не дождешься. Только лишь "лейкоцитом" я у тебя служить не буду".

Ответа я не получил. Не всегда, оказывается, компьютер может выбрать однозначный вариант между "четом" и "нечетом". Как Буриданов осел. Либо мой "бог", как все остальные боги, решил пустить все на самотек. "И будь что будет" - как пелось в той песне.

Что ж, поживем-увидим.

- Прими душ, - просительно протянул краб, по-прежнему кося глазами мимо меня. - Посмотри на себя, как вывозился.

Я окинул взглядом свою одежду. Он прав. Да и я хорош - мокрый, грязный уселся на постель. И то, что простыни были ничуть не чище, меня не оправдывало.

- Прибери тут, - буркнул я крабу, направляясь в ванную комнату. На ходу стащил с себя мокрую рубашку и бросил на спинку стула.

Когда я вышел из ванной, квартира неузнаваемо изменилась. Если Рыжей Харе для обустройства квартиры Митюкова потребовалось несколько часов, то сейчас все было сделано как по мановению волшебной палочки. Комната увеличилась раз в пять, стены покрывала драпировка, паркетный пол сиял, и на нем стояла мебель а-ля Людовик XIV. Я принял это как должное. Подошел к безразмерной кровати, отдернул полог балдахина.

Переодетая в прозрачный пеньюар, Люся спала на боку, подложив под щеку ладошку. Лицо порозовело, лиловый кровоподтек исчез, и она снова стала той Люсей, которую я знал и любил. Будто и не было этого страшного в нашей жизни месяца. Кажется, ей снился счастливый сон - она улыбалась, причмокивала губами.

Опустив полог, я нашел глазами сложенную на стуле одежду и принялся одеваться. Приготовили мне почему-то армейский комбинезон с шевронами ракетных войск стратегического назначения, но я не стал интересоваться, что бы это значило. Все выяснится само собой.

- Иди завтракать, - все с теми же просительными нотками в голосе произнес краб.

Не глядя на него, я прошел на кухню, теперь своими размерами и обстановкой больше похожую на гостиную. Сел за накрытый стол, налил в чашку кофе, взял бутерброд.

Краб, шоркая хитином по полу, обошел вокруг стола раз, второй, пытаясь привлечь к себе внимание, но не решаясь заговорить. Я упорно его не замечал. Тогда он тяжело вздохнул, вскочил на стул, положил на тарелку несколько бутербродов и шмыгнул с нею под стол. Тотчас оттуда донеслось громкое чавканье.

Я наклонился и заглянул под скатерть. "Грызун" основательно подрос. Бутерброды теперь исчезали в невидимой пасти целиком, и только крошки сыпались на пол. Краб суетился вокруг тарелки, словно недовольная прислуга, опасливо подкладывая новые бутерброды и тут же отдергивая клешни. Кончик левой клешни у него так и не отрос.

"Идиллия, - с ностальгической горечью подумал я. - Напрасно вы ее разыгрываете. Былого не вернешь..."

Отпустив край скатерти, я взял второй бутерброд. На душе было пусто и тоскливо.

Допив кофе, закурил, откинулся на спинку стула и, отрешенно вперившись в пустоту, погрузился в меланхолические воспоминания, когда эта кухня была маленькой и я, а не краб хозяйничал на кухне, готовя бутерброды и чай для Люси.