Й. Несвадба - Мозг Эйнштейна

Он понял, что я его перехитрила.

— Это было странное, неповторимое утро. Я был счастлив, и вместе с тем меня обуревала тревога… Кроме того, я ведь тоже любил этого юношу, и мне не хотелось, чтобы мой ближайший сотрудник стал моим врагом. Тем более собственная жена. Теперь этому конец, вот увидишь.

И он повел меня обратно, в зал заседаний.

Я шла с ним не без недоверия. А что если все это притворство? И утреннее поведение Разума тоже? Что если ему нужно только выиграть время, и он уже сейчас рассчитывает в своем искусственном мозгу, как устранить меня — последнее препятствие на пути к полному успеху?.. Если, конечно, он робот. Но если он подлинный Разум и, отнесшись ко всему этому честно, выполнит то, что обещал, тогда, значит, Пресл был безумен, его гипотеза нелепа, а смерть бесцельна. Ведь он мог прийти к нам утром и сказать Разуму, как я сейчас: заявите во всеуслышание, что вы присвоили чужое открытие. Сегодня днем он мог принять капитуляцию Разума. Что ему еще было нужно?

Нас окружили журналисты. Меня фотографировали во всех ракурсах. Разум улыбался рядом со мной; я вдруг стала сенсацией, меня расспрашивали, умею ли я стряпать и что варю на обед, счастлива ли я в браке, какие блюда любит мой муж и что он ел в день своего открытия. Журналисты были в основном французы, попавшие к нам проездом. Вообще-то иностранных журналистов в Праге немного; здесь для них слишком спокойное место.

В баре я села, взяла аперитив и стала наблюдать за тем, что делается вокруг. Разума увели куда-то на кафедру и уже нацелили на него кинокамеру. Время от времени я произносила какую-нибудь вежливую фразу. Зарубежные гости расспрашивали преимущественно о Рудольфе II, о том, где именно жил Тихо де Браге и тот ли это самый замок Градчаны, о котором пишет Кафка. Нет, извините, не тот. Кто-то спросил меня о Големе.

— А это в самом деле любопытно, — сказала я с удивлением. — В нашем городе, по преданию, раввин Лев сотворил Голема, здесь же Чапек придумал своего робота, а мой муж создал искусственную амебу.

— Genius loci![8] — восклицали гости. — Стало быть, ваш муж — новый волшебник.

Вырвавшись от журналистов, я присоединилась к компании ученых, стоявших около кафедры. Все они были благовоспитанные, церемонные, у каждого в руке рюмка аперитива — скорее аксессуар, чем сосуд с алкоголем. Разговор шел такой:

— Герман Кан подсчитал, что уже сейчас, в шестидесятых годах, израсходовав пятьдесят миллиардов долларов, можно создать бомбу, которая взорвет земной шар, — сказал один, у кого голова была подобна большому яйцу, на которое нацепили очки.

— Ну, теперь появится и другое оружие, — усмехнулся другой, наблюдая, как моего мужа фотографируют на кафедре.

Конечно, об этом-то я и не подумала: ведь с помощью его открытия можно убивать! Можно уничтожить не только Чапека и Пресла, но целые народы!

— И к тому же оружие намного более безопасное, чем ядерное: ведь оно не отравляет атмосферы, — продолжали собеседники. — И более надежное, чем даже табун или сарин.  Я не знала, что такое табун и сарин, но содрогнулась, услышав эти слова. У меня даже дыхание перехватило.

В самом деле, мне не приходило в голову, что мой муж может создать смертоносное оружие, способное истребить все человечество, оружие столь же ужасное, как та бомба, о которой говорили сейчас эти господа. Теперь мне стало ясно, почему Пресла так волновала мысль о содружестве ученых, о разумных творцах знания. Ведь если у них в руках такая мощь, они должны быть морально безупречны. Таково минимальное требование к создателям науки, и оно совсем не столь абсурдно, как нам казалось. Наука делает гигантские успехи; в руках ученых оказываются настолько громадные силы, что им непростительно даже незначительное прегрешение в области морали: ведь оно может привести к мировой катастрофе. И я подумала, что этим людям здесь следовало бы ходить не в светлых фланелевых костюмах, а в черном облачении схимников. Мне показалось нелепым, что у них есть жены, которые гоняются за модой, поку" пают какие-то побрякушки, сувениры. Разве они имеют право предаваться роскоши и суетности — люди, которые держат в руках будущее человечества, которым стоит лишь чуть оступиться, и все мы можем поплатиться за это жизнью?

— Прежде всего я хотел бы подчеркнуть, — уверенно начал Разум, открывая прессконференцию, — что открытие сделано не мной. Подлинный его автор — наш коллега Пресл, трагически погибший сегодня. Он и все мои сотрудники…

Зал разразился рукоплесканиями. Да, да! Я-то думала, что Разума прогонят с кафедры, освистают, начнут ломать мебель! А ему рукоплещут за великодушие, за скромность! Он вознесся еще выше, и признание в том, что он присвоил чужое открытие, ему ровно ничего не стоило. Теперь я поняла, почему Пресл не пришел прямо к нам, поняла, почему ему было недостаточно признания Разума, почему нельзя допустить, чтобы Разум так легко отделался…

Ведь если мой муж действительно жаждет только личного успеха, если он хоть единожды поддастся искушению, он может погубить все человечество с той же легкостью, с какой сейчас обокрал или, допустим, лишь обошел Пресла. Если в руках у него безграничные возможности, он должен быть абсолютным совершенством, иначе все погибло. Это звучит невероятно, но это так, и ничего тут не поделаешь — в такую уж эпоху мы живем: во времена Хиросимы, сарина, табуна, ботулотоксинов и открытия Разума.

Я кинулась к министру, который беседовал с несколькими чиновниками. Но он меня не понял, наверное, решил, что я выпила лишнего, потому что я говорила сбивчиво и торопливо.

— Ваш муж уже сказал мне, что решил не ездить в Рим. Что ж, пожалуй, это разумно. А если международная организация биологов захочет перенести свою резиденцию к нам, мы возражать не будем. В конце концов лучший биолог мира сейчас у нас!

Значит, Разуму удалось и это! А почему бы нет? Будет даже очень лестно, если целое международное научное учреждение приедет к нему, как гора к Магомету.

— Но он совсем не ученый, он робот! — услышала я свой голос. — Он робот и держит в плену настоящего Разума, которого надо освободить!

Министр переглянулся с сотрудниками, и на лицах у них появилось такое же выражение, какое, видимо, было у меня и у моего мужа, когда мы впервые услышали гипотезу Пресла. Может быть, и меня отправят в психиатрическую лечебницу? Правда, у меня есть одно "преимущество": от меня пахнет алкоголем.

Я усмехнулась и нетвердой походкой пошла обратно к стойке. Это их успокоило. Люди вообще склонны относиться к пьяным снисходительно; они лишь улыбаются, глядя на этих наркоманов, слушая их бредни, их вздорную болтовню. Ведь человек одурманивает себя алкоголем, чтоб найти забвение, утолить неизбывную тоску. Что бы сталось с нашей цивилизацией, если бы человечество не знало алкоголя, не находило в нем призрачного счастья?