Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6

— Позовите Джордано.

— Послушайте, идите со мной, и вы забудете о нем самое большее через минуту. Мы с вами… Что вы делаете?! Немедленно отдайте мне книгу!

— В конце концов, и Галилей отрекался!

— Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно.

— Откройте дверь и отдайте мне книгу! Вы не сможете вызвать его без меня… Эй! Вы там? Молчите, не отвечаете… Ну, что ж… Вы не соблазнились звездами, вас не тянет вверх. Хотите заглянуть вглубь? Посмотрите на свою ладонь. Что вы видите? Да почти ничего, кроме так называемой линии Судьбы. Без физики вы слепы. Неизмеримо маленькое скрыто от вас так же, как неизмеримо большое. Хотите увидеть основу Мира? Каждый предмет, окружающий вас, — галактика, состоящая из бесчисленного множества планет. Хотите увидеть их? Идемте же! Один английский философ сказал: вверх и вглубь. Вы думаете, он имел в виду примитивного Бога, сидящего на облаке? Нет, это он говорил об основе физики. В мире нет ни одного явления, сущности которого нельзя было бы постичь при помощи физики! Выходите, и я вам это докажу.

— А вы позовете Джордано?

— А вы отдадите мне книгу?

— Сначала позовите Джордано.

— Сначала отдайте книгу.

— Я ее сейчас разорву.

— Разорвете? Разорвете?! Вы не сделаете этого… Я мог бы снова объяснять вам роль физики во Вселенной. Я мог бы доказать вам, что вы собираетесь порвать Бытие. Наконец, я сказал бы вам, что вы хотите разорвать мое сердце. Но я не стану вам ничего этого говорить, потому что я располагаю доводом, который для вас куда убедительней, чем все мои доказательства и философствования.

— И что это за довод?

— Если вы порвете книгу, вы больше никогда не увидите вашего Джордано. Отдайте немедленно!.. Прекратите всхлипывать, вы меня не разжалобите. Книгу!

— Джордано!

— Книгу!

— Вот сейчас я возьму и уничтожу вашу дурацкую книгу, и конец вашей чертовой физике!

— И вашему чертову Джордано.

— И вашим атомам, физикам и экс-пе-ри-мен-там! Зачем нам то, что и выговорить-то трудно? Не будет никакой физической истории! Будет просто История, Литература, Философия. И никакой физики! На руку смотреть, как просто на руку. Черт с ними, с молекулами! Долой язык физики! Со звездами я буду говорить на языке поэзии, с людьми — на языке людей. А с физиками я вообще никогда не буду ни о чем разговаривать!!!

— Не кричите… Чему вы там смеетесь?

— Вы, мэтр, совсем не умеете врать.

— Что? Можно подумать, вы умеете!

— Совсем, совсем не умеете… Почему вы не хотите позвать Джордано? Книга? Глупости. При чем здесь эта ваша книга? Даже если и вправду ее написали вы… Впрочем, в это я тоже не верю… Да потому что я уже порвала ее пять минут назад. Видите, мэтр, — вы живы. И звезды не падают… Хотите, завтра же я верну вам вашу книгу? В библиотеке много книг по физике, и все они, как две капли воды, — ваша… Нет, мэтр, дело не в книге. Я уже спрашивала вас: ведь это же вы были Джордано? Так при чем же тут книга? Пожалуйста, мэтр, станьте Джордано! Только на минутку. Для меня. А я… Я обещаю вам, что полюблю физику. Вы мне не верите? Пожалуйста, верьте мне! Почему — «нет»? Неужели вы так боитесь костра, мэтр?

— …множество людей, сотни рук, одно лицо. Они шарахаются от меня, давя друг друга, но некоторые отваживаются подползти поближе и дернуть меня за рукав. Они кричат слова отречения. За меня. А потом с такой же ненавистью — слова молитвы.

— Там? На Кампо деи Фьори?

— Вы знаете, я не был ни Ньютоном, ни Галилеем. И мне пора возвращаться домой.

— У вас же нет дома, Джордано. Вы будете это отрицать? Хорошо… Не кричите. Где ваш дом? В Венеции? Венеция выдала вас инквизиторам. В Риме? Рим привел в исполнение приговор… Дальше?

— Хватит. Не важно.

— Мэтр Джордано, я иду с вами.

— Это исключено. Я вам запрещаю. Меня сожгут, и что вы будете делать тогда в чужом для вас мире, во враждебном вам времени?

— Я им не позволю, я буду защищать вас!

— Кто? Вы?!

— Возьмите меня с собой, мэтр Джордано. Вы будете учить меня физике каждый день, с утра и до самого ужина. Я буду чертить для вас графики. Я ненавижу чертить, но для вас — буду.

— Перестаньте плакать.

— Можно мне с вами?

— Но вы же не сможете жить со мной рядом. У меня отвратительный характер. Я вспыльчивый, резкий и деспотичный. Я буду обижать вас.

— А я не буду обижаться.

— Я буду прогонять вас.

— А я буду уходить и возвращаться, как только вы успокоитесь.

— Я буду… буду… Когда я рассержусь, я начинаю бить тарелки.

— А я умею подметать. Я готова целыми днями только и делать, что подметать за вами осколки. Возьмите меня с собой! Вы опять не отвечаете мне. Как вам не стыдно, Филипп?

— Почему вы так меня назвали?

— Потому что Филипп — это ваше настоящее имя.

— Глупая христианская кличка! Не называйте меня Филиппом.

— Хорошо. Вот видите, мэтр, какая я примерная ученица — вы попросили, и я готова выполнить… Возьмите меня с собой. Пожалуйста, только верьте мне! Хотите, я научу вас физике? Вы предлагаете мне физику Ньютона, а я взамен подарю вам физику своего сердца, своих мыслей!

— Но меня ждет костер… Откройте наконец дверь! Спасибо.

— Джордано! Знаете что? Я пойду на костер с вами.

— Вы?! Вы так любите физику?

— Я люблю вас, мэтр Джордано. И какое мне дело до вашей чертовой физики!

Тарас Витковский

Габа и его носорог

Когда мне было четырнадцать лет, у меня была — замечательная подруга. Ее звали Аида.

Всякий, кто бреется с тринадцати, у кого в четырнадцать были мутные глаза, мокрые усы и прыщи, поймет меня. Ибо я влюбился, встретив в школьном коридоре новенькую из параллельного класса.

Аида была эфиопкой, всего на четверть — по дедушке. Дедушка в генетическом смысле был могуч. Аида унаследовала кожу сливового цвета, а глаза диковинного разреза поблескивали влажно, когда усопший старик выглядывал в мир сквозь них.

Дедушка помогал Аиде по-своему. Бывало, что ее оскорбляли. Дедушка тогда потрясал ассегаем и топал ногами, распевая нечто громкое и страшное. Кроме Аиды и меня, этого никто не слышал.

Аида, впрочем, научилась обходиться без дедовской помощи. Что-то в ней было необъяснимое, чего другие не выносили, поэтому ее только дразнили. Никто не дергал ее за волосы и ни разу не бросил ей в спину грязной тряпки для протирания доски. Аида стремительно шла по коридору — сквозь. Состояла она вся как бы из недорисованных штрихов. Сравнение с пантерой не годилось — скорее, на жирафиху она была похожа. Наш учитель по литературе тоже так думал. Посреди гудящего улья, между партами, тоскуя, он поглядывал в окно, а Аида, опаздывавшая на свой урок, — цок-цок — бежала по коридору. Литератор всегда догадывался, что это именно она — он раздавливал пальцами мелок, вздыхал, бормотал в усы о далеком озере Чад и глядел на нас с ненавистью. Ему очень хотелось проткнуть указкой самого наглого сопляка, а остальным проломить черепа.