Анджей Земяньский - Бреслау Forever

— Ладно. Благодарю.

— Это я тебя благодарю. Не каждый день деньги сами запрыгивают в карман. Это я благодарю, честное слово.

Сташевский положил трубку. Остерманн и фон Крёцки. Только это, по-настоящему было у него в голове. Он огляделся по своему бывшему кабинету. Какая же это стена? Та самая, которую Остерманн, фон Крёцки и Гласс в противогазах покрывали препаратом памятной ночью? Причем, так, что механизм продолжает действовать, даже через без малого восемь десятков лет. Боже! Насколько простым был ответ. Он глянул направо. Это была та стенка, на которую падало солнце из огромного окна. Ежедневно подогреваемая краска. Множество последующих слоев не смогло предотвратить выделению испарений. Эта стена подогревалась ежедневно. Славек чувствовал присутствие тех людей. Он чувствовал действие их гениальной механики, которая, до сих пор исправно работала, и сквозь бездны времени выполняла свою задачу, хотя авторы, эту задачу поставившие, давным-давно уже лежали в могилах. Сташевскому хотелось бы с ними познакомиться, потому что он тоже желал их Бреслау forever. Вроцлав — навечно. Именно такой город, каким он снова стал. Без фашистско-коммунистического барабанного боя, зато с Оранжевой Альтернативой[109], которая смела очередной тоталитаризм с поверхности земли без каких-либо собственных потерь. Бреслау-Вроцлав никогда не поддавался. А если и поддавался, то последним.

Его размышления прервал приход уборщицы.

— Простите, — открыла она дверь, — но мне нужно здесь убрать. Вы уже забрали свои вещи?

— Да.

— Потому что сейчас сюда придет аспирант Южвяк.

— А сейчас он где?

Уборщица решила показать Сташевскому собственную власть. Временную, данную в силу решения начальника, когда этот, вот здесь, уже уволен, а она в своем праве. На вопрос Славека она резко ответила:

— На работе! А не так, как вы. Неизвестно где.

Сташевский улыбнулся мелкой, не в смысле физического размера, женщине.

— Вы считаете, что аспирант Южвяк лучший офицер, чем я?

— Он каждый день на работе. Он честно делает свое дело. А не так, как вы.

Сташевский перебил ее.

— Так он лучше меня или нет?

Та изумленно глянула от своего ведра с тряпками.

— Чего вы хотите? — разозлившись, спросила она. Ах, эта месть человека, торчащего в самом низу общественной лестницы, и вдруг получающего власть над тем, кто упал чуть ли не с самой вершины. Значит, месть! — Он лучше. Он каждый день находится на работе. Он примерно исполняет свои обязанности.

Непонятно, что подбило Сташевского. Он поднялся, взял с полки хрустальную вазу, которую получил от коменданта в награду за пятнадцать лет службы. Славек обмыл ее в умывальнике, вытер, наполнил свежей водой и поставил на столе. После этого вынул из кармана пластиковый мешочек с цветами, взятыми для анализа цветами с монастырского двора; цветы поставил в вазу.

— Красиво? Понюхайте.

Та, дура, понюхала.

— Пахнут хорошо.

— Что же, если Южвяк хотя бы отчасти хорош, как я, у него приблизительно неделя на решение этого дела. Если же он не столь хорош, то и он, и вы вскоре встретитесь в преисподней. И вы наглядно убедитесь, кто здесь лучший офицер.

Он открыл дверь, но на секунду задержался.

— Ага. И обязательно протрите южную стенку кабинета влажной тряпкой. На ней собралось много пыли.

Он задумался.

— Южная стенка — это вот эта. — Сташевский показал пальцем, потому что до него дошло, что уборщица этого, попросту, может и не знать.

Он в последний раз глянул на стену и на цветы в вазе.

Армагеддон. Он не имел ни малейшего понятия, зачем убил несчастных и ничем не провинившихся перед ним Южвяка и уборщицу.

«Рио Браво», «High Noon», то есть — «В самый полдень», «Unforgiven» или же «Не прощенный»… Сташевский уже не помнил, какой фильм описывал Борович. Славек про себя просматривал эти фильмы, идя на встречу со своим предназначением. Ему нужно было выйти на улицу перед управлением. Не на такую, как на Диком Западе — пустынную, покрытую песком, где люди в окружающих домах закрывали окна, видя приближавшихся друг к другу «пистолеро»[110]. Эта улица была мощеной, с бесконечной лавиной автомобилей, а окон никто не закрывал. Они были постоянно замкнуты по причине шума двигателей и кондиционеров в самих домах. Славек с трудом перешел на другую сторону проезжей части. Ноутбук он поставил на крышу машины и сунул в привод первый диск. Компьютер начал шифровать данные.

Из кармана он вынул сотовый телефон. Коснулся всего лишь двух кнопок. К этому разговору готовился уже долго.

— Grüß Gott, hier Witek Müller, Privatdetektiv[111].

— Привет, старик. Твое предложение все еще действительно?

Мужчина на другом конце линии на минуту буквально утратил дар речи.

— Чего? Чего? — недоверчиво бормотал он. — Господи Боже! Ты и вправду хочешь приехать?

— Когда мне нужно быть? Сегодня?

Опять недоверчивая тишина.

— Господи Иисусе! Ты серьезно?

— Да.

— Боже! Парень, ну конечно же, сегодня. — Витек никак не мог поверить в собственное счастье. — Зарплата в десять раз больше твоей нынешней, квартиру снимем на неделю, потом куплю тебе виллу. Автомобиль, оборудование и всякая требуха. Премия по каждому законченному делу в размере машины. И, клянусь, никаких разводных дел, никаких сидений в подворотне или застывшей машине или фотографирования. Ты берешь только похищения, убийства, случаи семейной мести и дела по наследству с убийством на фоне.

— Беру.

— Славек, — Витек до сих пор не мог прийти в себя, — могу ли я встать перед зеркалом и сказать себе, что в моей конюшне имеется наилучший следователь Польши?

— Только без излишних комплиментов. — Мгновение. — Можешь.

— Тогда жду тебя вечером. С приветственным комитетом. Переводчица тебе понравится. Совершенно в твоем стиле. Крупная, рослая, фигуристая… Сиськи там, где следует, и самого подходящего размера. Типичная немка, классная.

— Перестань. Я приеду поездом «Вроцлав — Берлин».

— Будем ждать.

— И еще одно дело. Я должен выслать тебе свой страховой полис.

Приятель молниеносно догадался.

— Прекрасно. Высылай, только зашифруй.

— Как раз этим занимаюсь.

— Какой пароль?

— Ответ на вопрос: «Что мы пили в ходе нашей последней встречи?». Самая простейшая форма, чтобы избежать сложностей польского языка.

— Хорошо. Врубился.

В последний раз они встречались на вокзале. Разговаривали около минуты. Так что пароль звучал так: «Ничего не пили». Так что, теоретически, можно было сказать: «ничего». Витек сразу же догадался.