Андрей Лях - Реквием по пилоту
— А Бэклерхорст, а Шейла?
— Да. Бэклерхорст и Шейла, конечно. На экранах заднего обзора из облачности выпали одна за другой похожие отсюда на мух машины. Кремово-белого «мицубиси» можно было различить лишь с трудом, зато пятнистый «викинг» Эдгара читался ясно, как черно-желтая оса на фоне беленой стены. Оба и не думали снижать скорость, их тени одна за другой скользнули вниз по облакам.
— Два запятая два. — Кромвель на несколько секунд остановил взгляд на соперниках, потом снова стал смотреть вперед, — Итак, Эрли, ты решился? Мы не отворачиваем? Ну, что же, мы мастера. Докажем… Убьем…
Дж. Дж. не уточнил, что имеет в виду, а Эрлен не спросил: ему стало не до того. Циклон подступил вплотную, его внешняя цельность распалась, растворилась в разрывах и тенях, изменился цвет — проступили и обозначились теплые, коричневатые тона, и Эрликон увидел, что те стены, на которые он смотрел издалека, — это несущийся на бешеной скорости немыслимой ширины и глубины поток. В нем были свои течения, разделенные слоистыми черными полосами, завихрения, протягивающие навстречу то ли пыль, то ли облака, наползающая сверху и снизу дымка; ему вдруг вспомнился пластик «под дерево» бесконечных больничных коридоров, по которым его, бывало, везли в сидячей каталке — будто ожили и неудержимо побежали бесчисленные древесные волокна, сходясь, расходясь, обтекая сучки и наплывы… Чем ближе, тем тона становились какими-то все более глинистыми, точно перед ним вертелся справа налево гончарный крут самого Господа Бога и, нависая, загораживал небо. Никогда еще Эрлен не чувствовал себя таким ничтожеством и песчинкой, величие мироздания обрушилось, казалось, впрямую на его незащищенный мозг, и охватили такая беспросветная безнадежность и ужас, что смерть померещилась привычным и уютным укрытием. Он, может быть, через несколько минут сошел бы с ума, но тут в него вступил Кромвель.
Их уже сильно сносило. Маршал переложил ручку, перегруппировал тяги, «Милан» проделал переворот через крыло и на верхней точке виража вписался в поток. Несмотря на то что Дж. Дж. довольно точно рассчитал скорость течения и быстро выровнял машину, тряхнуло основательно, вибрацию, сотрясавшую корпус, Эрликон ощущал сквозь все амортизационные толщи, но самое главное было то, что ясно обозначилась хрупкость их убежища и полная зависимость от увлекавшего воздушного слоя.
У Эрлена все еще дрожало внутри, но Кромвель внес в него обычное успокоение наркотическим приливом сил, и под воздействием захватившего обоих напряжения Эрликон не только освободился от кошмара, но даже уловил суть кромвелевских мыслей.
Картина поглотившей их фантасмагории маршала взволновала не слишком, Дж. Дж. не был поэтической натурой; в не поддающейся описанию красе циклона он видел только смерть и борьбу со смертью, и чем неизбежнее она становилась, тем более он ее презирал и ругал самой площадной бранью на всех языках, которые знал. Он оторвал на мгновение руку от сектора газа и включил перемотку: Второй концерт Мэрчисона вновь начал ткать свое непостижимое колдовское полотно; лицо маршала было спокойно, лишь иногда он морщился, будто силясь что-то рассмотреть вдалеке, держался он почти расслабленно, и только глаза перебегали от циферблата к циферблату с диковато-болезненным вниманием. Приборы врали невесть что, локация угасла, но Кромвель, сличая это вранье свихнувшихся стрелок и шкал, что-то угадывал и вел куда-то машину.
Так думал, а вернее чувствовал, Эрлен — никаких мыслей у него в голове не оставалось, и он лишь повторял про себя: «Кромвель ведет машину. Кромвель ведет машину», да стояли в глазах цифры — 0.54. Что это значит?
Тем временем «Милан» подобрался к высмотренной Кромвелем внутренней границе слоя и без всякого, надо сказать, изящества перевалился в следующую струю. В воздухозаборнике альтиметра ведьмы справляли шабаш, но и так было понятно, что это течение выносит наверх. Дж. Дж., рискуя развалить самолет, резко забрал вправо-вниз, так, что затрясло, как в лихорадке, положил машину на правый бок и бросил ее в следующее ответвление.
Они проскочили удачно, здесь скорость была пониже и маневр свободнее, но «Милан» неожиданно клюнул носом и стал проваливаться с ничем не оправданной быстротой — даже Кромвель этого не ожидал. Однако он тотчас убрал тяги и удержал машину на тормозных венцах, так что самолет полетел, стоя, как перевернутая свеча, головой вниз, маршал только ругнулся, влепив свое любимое короткое словечко:
«А, б…, ВВС — страна чудес!» На экранах прочно установилась серая муть и как-то поутихло. «Разве что задом наперед не летал, — вспомнил Эрликон. — Ну вот и летаем». Дж. Дж. вывел сопла на стартовый разворот, ставший в этом новом положении из вертикального горизонтальным, и так корректировал курс, осторожно пошевеливая секторами.
— Смерч, — пояснил он для Эрлена. — Идем внутри смерча. Уходим с периферии. Посмотри.
Эрликон не понял, куда смотреть, Кромвель указал — лазерная подсветка еле дышала, но можно было разобрать снаружи внизу слабое мерцание.
— Такэда. Идет в ветровой тени, молодец, но слишком низко. А чемпион пошел на посадку, я видел. Квадрат 16–14.
Что там можно было разглядеть в той круговерти, Эрлен даже не успел задуматься. Маршал, почувствовав какие-то колебания, выпрямил «Милан» и на коронном плоском «штопоре» вывел из смерча. Эрликон снова потерял ориентацию, не успевая за Кромвелем, цветные полосы, свет и тень, пузыри, крошево заплясали, вращаясь перед глазами и в голове, и вот опять вокруг серый сумрак смерча, но уже другого, и стоят они в нем нормально, соплами вниз, как ракета, и Дж. Дж. подправляет курс боковыми тягами. Он, похоже, начал разбираться, что здесь к чему, потому что из этого смерча они тоже ушли, маршал что-то искал, а чего-то избегал и даже время от времени пояснял Эрлену ситуацию, но тот сумел понять лишь слово «запоминай» — ему потихоньку делалось неважно.
Несколько раз вновь ударяла свистопляска бросков и рывков, полетела индикация, полетели инфракрасные; опять они угодили в область несмешивающихся разно-скоростных потоков.
«Восточная периферия», — сказал Кромвель, и это означало надежду. Снова изматывающие переходы из слоя в слой, скорость скачками нарастала, ее надо было уловить, и для стабилизации на каждом переходе Дж. Дж. крутил вытянутую «бочку», названную его именем. Маршал провел «Милан» наискось через очень широкое течение, загоняя двигатели на форсаже — слишком велика скорость сноса, давление съедало тяговые усилия, сделал еще один переворот и, уложив машину килями параллельно горизонту, повел ручку на себя.
Все! Коричнево-глинистая чудовищная стена отпрыгнула назад, под брюхо, вираж, мимо пронесло сивые пряди облачности, перегрузка сдавила и отпустила, «Милан» выровнялся, вновь покорный рулям и тягам, Кромвель покинул Эрликона и развалился вдоль кабины, свесив руку с приборной доски, как усталый леопард — лапу с дерева.
— Курс!
— Сам смотри, — с натугой выдохнул Эрлен. Руки дрожали, сердца не было вовсе, во рту запеклась твердая корка, и под черепом, за левым глазом, ритмично пульсировала боль. Но спасибо тренировкам: он был замучен, но жив и даже чувствовал какие-то оставшиеся резервы и готовность еще раз в случае нужды окунуться в ад кромешный. Дж. Дж. тоже выглядел усталым.
— Самое смешное, что мы на курсе, — заметил он. — Правда, у черта на рогах. Хм, час десять.
— Что — час десять? — спросил Эрликон, с трудом еще ворочая языком, — он вспомнил таинственные 0.54.
— Нас там трепало час десять минут.
Эрлен молчал. Час десять? Быть не может. Ну, сорок минут. О Господи.
— Вот так программа. — Маршал был по-прежнему бодр. — Ну, а не знал бы я этих смерчей? Где бы мы сейчас были? Ты спасателей хоть где-нибудь видел? Что-то перемудрили на этот раз… Дело ясное, Пиредра всех подкупил… Прибавь, прибавь еще. Кстати, где наш самурай?
Эрликон подтянул сектора. Внутренний линейный контроль не работал, две трети дублирующих схем вылетели, из позиционных огней уцелел один. Высота десять тысяч, редкая облачность, солнце. Сине-белый «Милан» стал грязно-рыжим с подпалинами, как осенний кленовый лист.
— Я видел Такэду в последнюю минуту, — сказал Кромвель. — Он шел за нами. Подними-ка руку и набери данные… Скорость три и шесть Маха, сорок градусов к курсу. Шел сзади и вывернул раньше минуты на три. Разворот пятнадцатисекундный. Ах, черт нас нес — он миль на триста впереди, то-то не видно. — Дж. Дж. снова улегся. — Итак, можем смело предположить, что кубок мемориала выиграл Такэда Сингэн. Наши соболезнования Бэклерхорсту. Впрочем, его убытки невелики, не такая уж свинья Незванов, чтобы не дать нам второго места за наши сальто-мортале…
— Сколько нам еще до станции?
— Шестнадцать с секундами.
Землю внизу опять начало закрывать облаками, справа-сверху светило солнце. Курс прежний — 36. Пилоты молчали, потом Кромвель приподнялся и прищурился:
