Джулиан Мэй - Джек Бестелесный

Et maintenant t'as la chiasse, non?1 [А теперь у тебя понос, да? (фр.)]

Возможно. Почему ты меня не одернул, пока я обжирался? А теперь вот я должен выбираться наружу, а там дьявольски холодно.

Дядюшка Роги, этот так называемый лилмик сообщил тебе что-нибудь конкретное о ребенке Терезы? О его будущей роли в Галактическом Содружестве?

О-о-ох! Дени, убирайся! Оставь меня в покое. Хватит с меня твоего бестелесного присутствия. Мне скверно. И станет еще хуже. Если у тебя есть совесть…

Да, конечно, извини. Но я вернусь, дядюшка Роги. Хочу узнать побольше о твоем Фамильном Призраке.

«Уходи!» – просипел я и начал судорожно натягивать свою полузамерзшую верхнюю одежду.

Выбрался я наружу вовремя, но только-только.

Оставшаяся часть ночи прошла в кишечном кошмаре: я почти не помню, как на следующий день брел вверх по крутым уступам. Подозреваю, мне помогал Призрак, так как мой бедный организм отомстил за внезапную нагрузку жирной пищей еще более внезапной разгрузкой. Даже овсяные лепешки в нем долго не задерживались. Я не рискнул остановиться в сумерках на ночлег. Я знал, что стоит лечь, и я уже больше не встану.

С наступлением ночи снег, который я отчасти воспринимал ультрачувством, словно бы светился, и я более или менее различал дорогу впереди. Заблудиться было невозможно. Надо было просто подниматься и подниматься по Обезьяньему каньону, и рано или поздно я доплетусь до хижины. Внутренности мои наконец успокоились, но я даже подумать не мог о том, чтобы съесть что-то. Холод стоял дьявольский, и через некоторое время я перестал чувствовать свои ступни. Я тупо волочил ноги, хватался за кусты, чтобы взобраться на крутизну, иногда даже прибегал к помощи веревки, старался не наступать лыжей на лыжу и поменьше падать под тяжестью груза, от которого разламывалась спина.

А потом, когда я уже начал галлюцинировать и увидел, как Тереза в костюме Царицы Ночи выходит мне навстречу с золотой чашей горячего чая с медом и коньяком, передо мной простерлось Обезьянье озеро, и там на открытом пространстве мне в лицо ударил бешеный арктический ветер. Я громко застонал. Меньше километра до хижины, но это расстояние мне не пройти. Я упал на колени на подметенный ветром лед, попытался встать и не сумел.

Скорчившись, я отворачивал лицо от воющего ветра, предвестника быстро приближающегося бурана, а рюкзак неумолимо придавливал меня ко льду, и я уже настолько утратил ясность мысли, что даже не подумал воззвать к Призраку. И вдруг почувствовал, что согреваюсь. Вот посплю немножко, а потом пойду дальше. Ведь Тереза не рассердится и подождет еще чуточку. Самую чуточку.

И я увидел ее лицо. Такое невероятно красивое.

Но Тереза ли это? Или другая женщина – женщина из далекого прошлого, с золотыми волосами и глазами такой светлой голубизны, что они казались серебряными? Та, что когда-то пробудила меня к любви, а я пробудил ее и поклялся ей в вечной верности, а потом безрассудно отверг, когда моя раненая гордость отравила любовь…

Тереза это или…

Бабушка Терезы Кендалл, Элен Донован.

Это ты, Элен?

Это я, Роги.

Что ты тут делаешь?

Я пришла за тобой.

Ты так заботлива! До я не могу встать.

Нет, можешь. Иди.

Хорошо, хорошо, Элен.

Иди со мной. Вот туда. Иди. Тут недалеко.

Элен! Я не посмел заговорить с тобой на свадьбе у Поля и Терезы. Надеялся, что ты не заметишь меня в толпе, на сцене, у самых кулис. Но я увидел тебя и понял, что никогда не переставал тебя любить. Ах, Элен!

Иди. Иди со мной.

Ты выглядела такой молодой. Мне говорили, что ты одна из первых испробовала методику омоложения. Я рад, что никогда не видел тебя постаревшей. Элен, Элен! А теперь тебе не придется стареть. И ты здесь, со мной.

Иди. Осталось совсем немного, Роги. Милый Роги.

Элен, ты тоже меня любишь?

Иди. Иди.

Но ты любишь меня?

Иди.

Элен… ты умерла? Мы оба умерли? Куда ты меня ведешь?

Иди…

Я открыл глаза и увидел балки и жерди: потолок хижины. Была ночь, и горели лампы. Я лежал на своих нарах, и мне было так тепло. Я лежал в пуховом спальнике, а моя голова была укутана в мягкий белый мех. Лицо у меня ныло. И ступни тоже. Уютно урчала печка. Пахло кофе и свежими опресноками.

И жарящимся мясом.

Какая-то бессмыслица. Я снова закрыл глаза и словно бы тут же их открыл, потому что дверь хижины распахнулась, ледяной ветер швырнул в нее снежные хлопья, и она захлопнулась.

– Элен? – прошептал я.

Стук и опять стук – что-то тяжелое падало на пол. Ведро со снегом и поленья. Она подбежала ко мне и вдруг охнула, сообразив, что от нее веет холодом. Она отступила, сняла облепленную снегом верхнюю одежду и бросила ее у печки.

Не Элен. Тереза.

– Ты очнулся! Слава Богу! Ты проспал почти двадцать часов! Я уже боялась, что ты впал в кому. Как ты себя чувствуешь? Я успела до бурана перетащить домой все мясо, которое ты нес. Такое чудесное! Чувствуешь запах? И рюкзак, и ружье, и все твои инструменты я тоже принесла. Мне пришлось три раза сходить на озеро, но я успела принести все, и тут начался буран. И еще продолжается. Ах, Роги, мы так тревожились!

– Как я добрался сюда?

Она опустилась на колени рядом со мной. Ее волосы, растрепавшиеся под капюшоном парки, были не золотыми, а черными. Глаза, еще слезившиеся с холода, были зеленовато-карими, а не серебристо-голубыми.

– Я услышала тебя там, на озере. Твое сознание звало очень громко, и я поняла, что с тобой случилось что-то страшное. Я оделась, взяла фонарик и пошла тебя искать. Когда спустилась на лед, идти стало легче – ветер смел почти весь снег. Ты лежал неподалеку от истока Обезьяньей речки. Тебя почти занесла поземка. Я сняла с тебя рюкзак и лыжи. Ты был в сознании, но бредил. Называл меня именем бабушки.

– Я помню.

– У тебя… у тебя не было сил встать. Я знала, ты замерзнешь, если останешься там, и я проволокла тебя по льду. Но скоро выбилась из сил и просто не знала, что делать… И тогда… тогда я попросила Джека принудить тебя.

– Принудить?!

Она кивнула.

– Он так и сделал, и представляешь, ты сам дошел до хижины и упал на кровать. – Она улыбнулась и передернула плечами. – Я раздела тебя, согрела, а потом сходила за мясом и всем остальным. Хорошо, до бурана успела! Вот и все.

Я протянул к ней руки, и она крепко меня обняла. Я шепнул:

– Спасибо. Спасибо вам обоим.

Она взяла мою руку и положила на свой вздутый живот.

– Я ему подробно объяснила, сколько ты сделал для нас. Какой ты хороший и добрый. Он больше не будет прятаться от тебя. Если хочешь, он поговорит с тобой. Ему хочется научиться любить тебя.

– Маленький? Джек? Ти-Жан?.. – сказал я.

Хижина и все в ней словно растворилось в тумане, и меня окружил странный карминно-красный свет. В уши мне ударила симфония звуков: двойные удары двух гигантских типанов, плавные шорохи, перемежающиеся еле слышным попискиванием, периодические порывы ветра. Я ощутил вкус чего-то сладковато-солено-горького, почувствовал себя в волнах тепла, уютно защищенным. Мое сердце словно вспыхнуло, когда меня коснулось другое сознание и радостно влилось в меня. Я увидел его, а он увидел меня. Огромные, широко открытые, понимающие глаза. Он безмятежно плавал, стиснув крохотные кулачки, – нерожденный малютка мальчик, безупречно сложенный. Безупречно. Безупречно…