Владимир Савченко - За перевалом

Очень уж уязвило Амеб наше название родственного их предкам класса, ВП даже утратило на минуту бесстрастно-назидательный тон. «Расхождение путей эволюции у вас и у нас, — продолжило оно, — началось с эры, которую вы называете мезозоем. Что-то тогда стряслось с вашей планетой. Что — понять трудно, ваши сведения об этой эпохе крайне скудны. В атмосфере и на суше произошли резкие, губительные для крупных звероящеров изменения: исчезло обилие влаги, болот, углекислоты в воздухе, похолодало. Произошло и более четкое разделение стихий: тверди, вод, газовой оболочки. Жизни же наиболее благоприятствует их умеренное смешение, недаром она наиболее обильна в прибрежных зонах, у линий стыка воды, суши и воздуха. И тогда нормальная жизнь — земноводных, рептилий — пошла у вас на убыль. Утвердились ваши предки, существа с гомеостазом, повышенной прожорливостью и расторопностью — теплокровные… У нас же здесь не было мезозоя — нашей планете вообще чужды скачки-катаклизмы. Поэтому наш путь и более нормален, закономерен».

И вот какова была эволюция животных, а затем и мыслящих обитателей Одиннадцатой планеты…

Сейчас в лаборатории пошло самое важное. Ксена и Дан застыли в креслах, устремив неподвижные взгляды на алый огонек индикатора считывателя.

На весь экран распространился, слегка пульсируя и меняя зыбкие формы, полупрозрачный оранжевый комок. Внутри вырисовались контуры существа. Комок расширился за пределы экрана, осталось только существо — это стоял, опираясь на широкий хвост и толстые задние лапы, звероящер. Синеватая кожа его усеяна желтыми и серыми, маскирующими под местность, пятнами. Вокруг неземного вида растения: мясистые бочонкообразные стволы с веерами извилистых листьев и бородавчатых побегов. Животное передними лапами с длинными когтями притягивает и рвет побеги, подносит их ко рту треугольной формы — питается. Тупо глядят с днищ «лапут» на жителей Земли три глаза посреди широкого плоского черепа: два по бокам, как у лошади, третий — повыше и в середине лба. Ритмично шевелятся, перемалывая побеги, костистые челюсти.

Вот животное оглянулось, отвлеченное чем-то, замерло в полуобороте — помесь ставшей на дыбы коровы с крокодилом — и стало меняться на глазах. Амеба показывала ускоренную эволюцию своих предков. Животное начало уменьшаться и стройнеть; опал, подтянулся раздутый от силоса живот, раздвинулась круглая бочонкообразная грудь, выгнулся полукольцом мускулисто-гибкий хвост; удлинились и выразительно налились передние лапы, когти на них укоротились — зато вытянулись семь изящных сильных пальцев; массивные, все перемалывающие челюсти тоже уменьшились, втянулись в череп; запали под надбровные дуги два крайних глаза, глазница среднего ушла под один уровень со лбом, прикрылась обширным веком.

Через несколько минут на днище-экране красовалось, замерев в той же позе настороженного внимания (только теперь спокойно-умного), двуногое существо с пропорционально, хоть и не по-человечьи сложенным телом — с округлой спиной, из которой мелкими зубцами выпирал хребет, переходящий в хвост, и с прямо посаженной на толстой шее крупной треугольной головой. В боковых глазах, смотревших на землян, теплился уныло-сосредоточенный «коровий» рассудок; но в расширенном среднем глазе, глядевшем из-под приподнятого вверх серого века, таилось что-то иррациональное.

— Амеба уверяла, что средний глаз их предков был связан с нижним нервно-психическим центром, с Кундалини, и поэтому воспринимал мир иначе, чем два других, — сказал Дан, — проникал якобы в суть вещей… Мы не только видели, но и «вспоминали» внушаемое нам. «Вспомнили-поняли», что в силу отсутствия катаклизмов эволюция Деятельных Рептилий и формирование их мышления длились миллионы лет — это была основательная, тщательно подбиравшая благотворные изменения эволюция. Результаты ее были стойки и надежны.

По странному для нас развивалось общество разумных ящеров Одиннадцатой. На всех ранних стадиях они не знали… огня. В болотно-тепличном климате материков планеты (тогда еще были материки) пожары не возникали. Куда больше, чем от горения, выделялось тепла от гниения органических остатков. По тем же причинам они не ведали о температурах ниже точки замерзания воды — да и о самом факте замерзания ее. Поэтому-то такое болезненное впечатление произвело на Амеб (наравне со сведениями об огне, ядерной и аннигиляционной энергии) узнанное от нас о морозах, снеге, льде… Но зато в пределах привычного диапазона температур и давлений они знали и умели все; куда больше нас, во всяком случае. Знали и умели, не обладая ни техническими средствами познания, ни даже орудиями труда сложнее палки, используемой в качестве рычага.

Прикладных наук — в нашем понимании — у них не было. Математика была развита и всеми почитаема — но, скорее, как область искусства, эстетического виртуозного упражнения в области чисел; применять ее в делах им представлялось столь же нелепым, как нам, к примеру, применять музыку для проектирования мостов… Причиной этому было то, что познание у них носило куда более интуитивно-чувственный, чем логико-аналитический характер. «Странно, что вы вообще достигли стадии разумности!» — заметило по этому поводу одно ВП.

Чувственная мудрость, мудрость древних ведунов, йогов, суфиев… а также и ящериц, которым она помогает в опасности оборвать хвост, а потом вырастить новый. Что ж, тоже познание. Вероятно, из-за такого крена разумные ящеры и исполняли свои практические дела сплошь биологическими и химическими способами. Оно было и легче в основной среде их деятельности — воде. В ней они строили-выращивали замки и лабиринты, выделяли из солей металлы, газы, образовывали дамбы и туннели для морских течений — и все это не прикладывая, как правило, рук…

На экранах и в сферодатчиках снова появились зримые воспоминания Амеб о своем прошлом: толпа ящеров бредет в зеленой, пронизанной лучами Альтаира воде; растянулись в цепь, огибают высокий серый утес. Непонятен смысл уверенных движений и сложных жестов существ — но ясно, что он есть, смысл. Цепь замкнулась вокруг утеса, ящеры сходятся к нему — и все враз, мелькнув блестящими спинами, уходят под воду; на их месте темное маслянистое кольцо. Когда оно достигает камня, утес начинает оседать, заваливается, обломками осыпается в воду.

— Однако стремление создавать свое через разрушение сотворенного природой было чуждо им в той же степени, в какой оно свойственно нам. «Природа творит вещественные образы, несравнимо более сложные и универсальные, чем можем мы и чем нужно нам, — гласил принцип практической философии рептилий. — Необходимое нам осуществимо как частные случаи универсальных решений природы — упрощением естественных процессов и образований». Не сокрушать природу, а воздействовать на нее изнутри — кто скажет, что это плохой принцип! Но с него все и пошло: вместо того, чтобы, изменяя среду, согласованно приспосабливать ее к своим нуждам, они стали изменять себя.