Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола

Время даже по деревенским меркам было раннее, но Вальку Дерунову, пока что поселившуюся у родственников, он дома не застал. Оказалось, что она уже успела посетить сыроварню, где от лица местных жителей добилась повышения цен на сдаваемое молоко, и урезонила на ферме подвыпившего сторожа. Похоже, что со старостой Чарусе повезло.

Обменявшись с участковым крепким мужским рукопожатием, Валька сказала:

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Верно? Можешь теперь полагаться на меня, как на каменную стену. А надо будет. — она игриво подмигнула, — и на мягкую подстилку сгожусь. Вместе мы здесь порядок наведём.

— Буду весьма рад сотрудничать со столь энергичной и обворожительной особой, — Цимбаларь ответил любезностью на любезность. — Как раз и вопросик к тебе имеется. Сколько пишущих машинок в деревне?

— Три штуки. В конторе, в сыроварне, в клубе.

— Меня интересует очень старая, механического типа, со сбитыми литерами.

— Это в конторе. Ей, наверное, уже лет пятьдесят, если не больше. «Рейнметалл» называется. Уж и не помню, когда на ней в последний раз печатали.

— А как бы на неё взглянуть?

— Ничего нет проще, — Валька подхватила его под руку. — Пошли.

Взойдя на крыльцо конторы, не топленной, наверное, ещё с осени и потому, в отличие от соседних хат, глядевшей на улицу чистыми, незамёрзшими окнами, она не полезла за ключом в карман, как того следовало ожидать, а достала его из-за дверного наличника.

— Ключ всегда здесь хранится? — поинтересовался Цимбаларь.

— Сколько я помню — всегда. Кроме переходящего Красного знамени и почётных грамот, красть там нечего.

Забирая ключ, Цимбаларь со всей доступной ему вежливостью сказал:

— Спасибо за содействие. Ты мне, в общем-то, больше не нужна. Сам как-нибудь разберусь.

Пройдя тёмные сени и толчком отворив вторую дверь, он включил свет. За последние годы в бывшей колхозной конторе мало что изменилось. На стене — портрет Калинина, похожего на добренького бога Саваофа, забывшего нацепить свой нимб. В углу — свёрнутое знамя, под воздействием пыли превратившееся из красного в бурое. На столе — пишущая машинка, при виде которой возникали те же самые ассоциации, что и при знакомстве с фонографом Эдисона. На подоконнике три пустых стакана, ржавая консервная банка, полная окурков, и россыпи мышиного помёта.

Заложив в каретку заранее заготовленный лист бумаги, Цимбаларь настучал несколько случайно пришедших на память слов. Их графика имела те же самые отличительные признаки, что и текст подмётного письма.

Затем он по рации связался с Людочкой.

— Доброе утро. Ты уже встала?

— Ещё только собираюсь, — сонным голосом ответила девушка.

— Тогда извини за беспокойство. Дело, понимаешь ли, неотложное. Ночью мне сунули под дверь анонимное письмо.

— С угрозами?

— Нет, скорее с вежливым предупреждением. Похоже, что его автор находится в курсе некоторых наших проблем. Короче, с этим человеком не мешало бы познакомиться поближе. Пишущую машинку, на которой напечатано письмо, я уже нашёл. Она находится в бывшей колхозной конторе. Подойди сюда, если, конечно, не западло. Только не забудь захватить следственный чемоданчик.

— Через четверть часа буду, — ответила Людочка, расторопности которой мог бы позавидовать любой оперативник-мужчина.

— На улице старайся обходить людей стороной и ни с кем не заговаривай.

— Неужели мне и поздороваться нельзя?

— Здоровайся. Но с расстояния, оставляющего свободу для маневра.

— То есть возможность задать стрекача, — уточнила девушка. — Вот уж в деревне посмеются, если я стану удирать от первого встречного.

Обработав клавиши пишущей машинки графитовым порошком, Людочка сказала:

— Скорее всего, печатали в перчатках, что при такой температуре и не удивительно. Шерстяных ворсинок на клавишах не осталось, следовательно, перчатки были кожаные. На внешней стороне письма обнаружены отпечатки пальцев двух разных людей. Можно предположить, что они принадлежат тебе и старухе, нашедшей письмо... Текст вызывает определённый интерес. По своему недолгому учительскому опыту я знаю, как мало в Чарусе людей, способных излагать свои мысли так грамотно и связно. Тем более что обращение с пишущей машинкой требует некоторых навыков. Таким образом, найти автора будет в общем-то несложно... Другое дело, стоит ли этим заниматься. Ведь человек, написавший письмо, хотел нам добра.

— Тогда пусть он будет хотя бы последователен. Сказавший «а», должен сказать и «бэ».

— Возможно, он чего-то опасается. До нашего появления жизнь в Чарусе шла по своей накатанной колее, более или менее устраивавшей всех. Мы внесли в этот патриархальный быт раскол, а в перспективе можем вообще разрушить его. Автор желает сохранить статус-кво, но не хочет навлекать на нас беду.

— Он многое знает, вот в чём дело, — ответил Цимбаларь. — Зачем же упускать такого информатора?

Людочка, продолжая вертеть злополучное письмо в руках, сказала:

— Этот листок не из школьной тетради. Видишь, на линии сгиба нет следов от скрепок. И качество бумаги получше. Скорее всего, он взят из общей тетради большого формата, так называемой «амбарной книги». Не думаю, что в Чарусе их слишком много...

Теперь Цимбаларь нашёл Вальку Дерунову уже за околицей, где она наблюдала, как тракторист расчищает подходы к реке, из которой сельчане брали воду.

— Зачем же ходить по узенькой тропочке, цепляясь друг за друга коромыслами, если можно сделать нормальную дорогу, — пояснила она. — Я покойному свёкру сто раз об этом говорила... А на следующий год проложим водопровод от артезианской скважины, которая питает сыроварню.

— Благодарная общественность со временем поставит тебе памятник, — сказал Цимбаларь. — Возможно, даже конный. А я вот что хочу спросить. В вашем магазине продавали общие тетради большого формата, сделанные из хорошей глянцевой бумаги?

— Была летом пачка. Двенадцать штук. Одну я для учёта товаров использовала. А остальные по безналичному расчёту приобрёл клуб.

Уже рассвело, когда Цимбаларь, полюбовавшись увесистым замком, украшавшим двери клуба, направился к дому Зинки Почечуевой.

Утренний пейзаж был умопомрачительно прекрасен и за редким исключением состоял только из трёх красок — лазоревой, алой и белой. От всего, что было заметно теплее окружающей среды — от людей, от животных, из печных труб, — к небу восходил прозрачный сиреневый пар. Тень от церковной звонницы тянулась чуть ли не через всю деревню.

Именно в такие часы людей посещают мысли о том, что их жизнь, в общем-то, совсем не такая дрянь, как это казалось вчера вечером.