Виталий Полищук - Незримое, или Война в иномирье. Монасюк А. В.: Из хроник жизни – удивительной и многообразной. Книга вторая

А Джоли, отодвинув руками его лицо, впервые сама, счастливо улыбаясь, глядя ему прямо в глаза, поцеловала его в лоб, глаза, кончик носа…

– Нет-нет-нет! – засмеялся Анатолий. – Главные удовольствия – по приезде в Москву! А сейчас – в умывальник, а я пока сервирую стол для завтрака! И говорить только по-русски!

– Мы не пойдем в ресторан? – спросила Джоли, вставая и запахивая халатик.

– Ты сейчас не только укрепишь знание нового для тебя языка, но и познакомишься с одним из обычаев еще советских людей, ездивших каждый год в отпуска на поездах со всех далеких окраин огромной страны…

Умывальная комната в вагоне этого типа была в каждом купе. Пока Джолианна умывалась, расчесывала свои густые волосы, подкрашивалась и при этом все время что-то напевала (все это доносилось до Анатолия сквозь стук колес и вызывало на лице, как он подозревал, весьма глуповатого оттенка счастливую улыбку), он, нажав кнопку возле двери, вызвал проводника и заказал два кофе. Затем распаковал еще в Женеве приготовленную сумку с продуктами и разложил все на столике.

Джоли появилась из умывальника уже во всем блеске – копна пушистых волос на одном плече, в джинсах и легкой кофточке, соблазняюще расстегнутой и обнажающей ложбинку на груди.

– Боже, – воскликнула она, глядя на черную икру в баночке, нарезанную в пластмассовой тарелке ветчину «со слезой», коровье масло и сыр в упаковках, а также три сорта хлеба – ржаной, и пшеничный белый и серый.

Заполняя купе дразнящим ароматом, на столе исходили паром два чашки с натуральным кофе.

– Садись, милая, – сказал Анатолий, пропуская ее на полку к окну. – И хотя в первую очередь мне очень хочется съесть тебя, давай попробуем начать наш первый дорожный завтрак.

По нашему советскому подобию.

Он намазал масло на ржаной хлеб и затем сверху положил слой икры. Сделал два бутерброда.

Затем на белый хлеб положил ломтики ветчины, а на серый – вновь наложил слой масла, а сверху – тонкие ломтики сыра.

– Ну, пробуй! – сказал он. – Да, во время еды обычно смотрят в окно на пейзаж и обсуждают его. Это – как бы неприменный атрибут советского завтрака в поезде.

Джоли взяла один бутерброд, откусила кусочек, разжевала и проглотила. Затем откусила второй, третий раз – с каждым разом делала она это все быстрее.

Монасюк улыбался. Он неторопливо ел бутерброд с сыром и отхлебывал кофе.

– Как вкусно! – сказала Джолианна, также отхлебывая кофе и беря в руку следующий бутерброд.

– Так вот, радость моя, не думай, что советские люди могли позволить себе в поезде такой стол. По крайней мере – их подавляющая часть. Обычный ассортимент – вареная или жареная курица, вареные яйца, колбаса. И, конечно, чай – кофе в те времена в поездах не подавали.

– Даже растворимый? – с изумлением спросила Джоли, с аппетитом уплетая уже четвертый бутерброд.

– Ни-ка-кой! – с расстановкой, значительно ответил Монасюк. – Все было скромнее. Но знаешь, тогда почти из каждого купе звучал смех, и улыбок на лицах у людей было больше, чем сейчас.

– Почему?

– Может быть, потому, что большинство из них сейчас смотрят на проезжающие поезда снаружи, а не находятся внутри вагонов.

– Но почему? – Джоли насытилась, и немедленно пристроила голову Анатолию на плечо. Она затихла – смотрела в окно, о чем-то думала.

– Да потому, что не имеют возможности купить себе билеты, – ответил Анатолий. Он поставил пустую чашку на столик и обнял женщину за мягкое плечо.

Оба затихли. Через некоторое время Анатолий с удивлением услышал равномерное легкое посапывание – Джоли спала.

Слегка улыбнувшись, Анатолий тихонько откинулся на мягкую спинку вагонной полки, медленно, отодвигаясь, положил голову Джоли себе на колени.

Женщина тут же зашевелилась, устраиваясь поудобнее.

Вот так они и въехали в Москву.

Монасюк не стал вызывать автомобиль из московского представительства Бейтса. Багажа у них было немного, каждый тащил за ручку небольшой чемодан. Анатолий решил ехать на такси. В Москве проблем с транспортом давно уже не было.

Но иная проблема обозначилась, причем оттуда, откуда Монасюк не ждал.

На них таращились. Точнее, не на него – чего в нем-то могло быть особенного. На Джолианну – молодая женщина с любопытством смотрела по сторонам, на лице у нее была улыбка, и была она так потрясающе красива, что не оставляла равнодушным ну, ни одного встречного – неважно, мужского пола они были, или женского.

«А вот с этим будут проблемы…, подумал Анатолий. Впрочем, защитить ее я всегда сумею».

В голове возникли некоторые картины возможных инцидентов, и Анатолий Васильевич вдруг поймал себе на том, что испытывает чувство бешенства, а кулаки у него сжались сами собой.

Никто, лучше таксистов, не знал особенностей передвижения по Москве, московских пробок на дорогах – и объездных путей.

Поэтому к дому на Котельнической они доехали быстро, косьержка (кажется, та же самая) поздоровалась с ними.

Открыв дверь своей квартиры, Анатолий пропустил Джолианну вперед. Тапочки были на месте, он показал пример, разувшись и влезая ногами в тапки. Пока женщина тихонько заглянула на кухню, потом в ванную, Анатолий прошел в зал и открыл двери на балкон.

Прохладный осенний воздух немедленно вторгся в комнату, вытесняя застоявшуюся отмосферу нежилого помещения.

Джолианна вошла в зал, когда начали бить колокола церквей. Тихонько она дошла до балкона, вышла и замерла при виде открывшегося ей вида – освещенный солнцем кремлевский комплекс предстал перед ней во всей красе.

Анатолий взял ее за руку, подвел к перилам и сказал:

– Вот здесь мы и будем жить, когда будем выбираться в Россию. Тебе нравится?

Вопрос был излишен – внезапно взвизгнув от восторга, словно девчонка, Джоли повисла у него на шее.

Анатолий тут же подхватил ее на руки и понес в спальню, но не донес – они рухнули на мягкий белый ковер тут же, в зале, они буквально срывали друг с друга одежду.

Какая уж тут прелюдия-традиция! Они слились, и любили друг друга так, словно в первый раз – как будто не знали друг друга раньше, и наслаждались так, будто это – в последний раз… Достигнув одновременно высшей точки и застонав, оба откинулись на спину. Они не чувствовали холодного уже ветерка, который овевал их разгоряченные тела.

Молча, они встали, и обнимая друг друга, пошли в спальню.

Потом, уже неторопливо, ЭСТЭТНО, в ванной комнате, они любили друг друга – и одновременно купались в огромной ванне.

Так и закончился первый день в Москве – в постели, на которой оба в изнеможении так и уснули, лишь слегка прикрывшись покрывалом.