Октавиан Стампас - Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)

Это был удар. Евпраксия целых два дня после вынесения решения собора о ее участи непрестанно плакала, проклиная свою судьбу. Когда я пытался успокоить ее, она смотрела на меня одичавшим взором и почти кричала, забыв про латынь и немецкий и обращаясь ко мне по-русски:

- Миленький мой, единственный мой, нет нам с тобою счастья! Боже, какие злые люди, они не видят ничего дальше своей политики. И ведь они понимают, что Генрих никогда уже не придет к ним с покаянием, так зачем же разрушать меня и тебя?! Я люблю тебя больше жизни, но нам, как видно, не судьба...

Признаться, я тогда сильно возроптал в душе, и в запальчивости воскликнул:

- Будь прокляты все императоры и папы вместе взятые, если они мешают нашему счастью! Мы убежим с тобою в Киев, и пусть киевский митрополит даст тебе развод и благословит наш брак.

Она испугалась моих проклятий и забормотала, что она на коленях будет преследовать Урбана, куда бы он ни поехал, она растопит его ледяное сердце, и он все же даст развод с Генрихом и благословение на брак со мной.

Вскоре выяснилось, что на Соборе в Пьяченце высшие духовные лица Римской Церкви чего-то упустили и необходимо снова собраться. На сей раз нужно было отправляться в Констанц, город, лежащий на берегу Боденского озера в Швабии, куда папа уехал сразу после окончания Пьяченцского Собора. Евпраксия решила, что нам необходимо ехать туда и настаивать на пересмотре дела. Я знал, что это бесполезно, что инвеститура для папы важнее счастья двух любящих друг друга людей, но видя, что моя милая еще лелеет надежду, я согласился, и в последних числах марта мы отправились на север, в Швабию. Матильда поехала с нами, оставив мужа с любовницей. Отряд из двадцати пяти ратников сопровождал нас. Мы переправились через Пад, провели один день в Медиолануме, затем поскольку мы очень спешили, осмелились все же пересечь Альпы через малоизученный проводниками перевал Сан-Бернардино. Трудно описать грозную красоту этих мест, где кажется, что природа взбунтовалась и горизонталь только ради того, чтобы показать свою ретивость, стала вертикалью. Во время перехода мы потеряли двоих из наших сопровождающих, один исчез без вести, а на другого накинулась птица-рыцарь71 и в борьбе с нею он сорвался в пропасть. Этих птиц, имеющих размеры человека и одетых в оперение, похожее на кольчугу, нам довелось немало увидеть там. Вид их наводил на нас ужас, особенно после того, как погиб наш спутник, Виченцо Лоретти, который изумительно исполнял разные итальянские песенки и вместе с Аттилой устраивал нам концерты во время нашего пути. Лишь когда мы добрались до Фирвальдштетского озера, птицы-рыцари перестали преследовать нас, наблюдая с высоты зловещим взглядом. Добравшись до Турегума, мы провели там пару дней, отдохнули, набрались сил и прибыли в Констанц вовремя, перед самым открытием Собора. Но тщетно мы так спешили сюда. Урбан наотрез отказался повторно разбирать дело о разводе императора Генриха с императрицей Адельгейдой. Настойчивость Евпраксии и смелость, с которой мы переправились через опасный перевал ради достижения заветной цели, не тронули его сердце. Я опасался, что отчаяние Евпраксии будет еще более глубоким, чем то, которое охватило ее в Пьяченце, но, как ни странно, она на сей раз была каменно спокойна. Она сказала мне:

- Я и не ожидала от него ничего иного. Просто хотелось лишний раз убедиться, что он ничем не лучше Генриха. Ах, как он смотрел на меня, с каким презрением и холодом. Так же точно смотрели на нас эти жуткие птицы, одна из которых убила Виченцо. Да-да, именно так - ледяным, бездушным взглядом. И этот человек величает себя наместником Бога на земле!

После окончания Собора в Констанце Матильда вежливо пригласила нас вернуться вместе с нею в Каноссу, но во-первых, она уже не была такой, как пять лет назад, когда только поженилась с Вельфом, а во-вторых, мне удалось уговорить Евпраксию закрыть глаза на множество опасностей и ехать со мною в Зегенгейм.

- О Боже, как хорошо! - воскликнула Елена, когда я дошел до этого места своего рассказа.- Все-таки, она молодец, ваша Евпраксия! А я уж думала, она так и будет киснуть под совиным оком противного Урбана и боязнью церковных наказаний.

- А как я-то был рад тогда, вы и представить себе не можете,- вставил свое слово Аттила.- Я готов был целый час хохотать от счастья, как младенец. А уж когда выяснилось, что от Констанцы до Дуная-батюшки рукой подать, тут я вообще чуть не скопытился от восторга.

- Когда я задумываюсь о прожитых временах,- продолжал я свой рассказ,то невольно поражаюсь, как часто мы не в силах угадать последствий того или иного события. Вторичный отказ Урбана дать счастье мне и моей возлюбленной, по моим ожиданиям должен был ввергнуть Евпраксию в еще более глубокое уныние. Но к величайшему счастью я ошибся, эта безжалостность со стороны высшего духовного лица Европы, напротив, как будто освободила Евпраксию от каких-то внутренних обязательств перед Римской Церковью. День ото дня она становилась веселее и жизнерадостнее, сбрасывая с себя горестные переживания прошлых лет, как зажившие и отсохшие болячки. В Светлый Понедельник после Пасхи мы отправились из Констанцы на север втроем - Евпраксия, я и Аттила. Матильда предлагала нам взять несколько человек из ее охраны, но я решил, что чем меньше нас будет, тем меньше мы будем заметны. Ехали мы довольно медленно, хотя Евпраксия неплохо держалась в седле, но с нами была еще четвертая лошадь, груженая всевозможным провиантом, и она не могла бежать быстро Через два дня мы добрались до замка Глюкклинг владелец которого был искренним другом и союзником Вельфа. Прочитав письмо, адресованное ему Матильдой, он еще ласковее стал обращаться с нами и наотрез отказался отпустить от себя до тех пор, пока не кончится Светлая Седмица. Его замок, небольшой, но уютный, расположенный на левом, крутом берегу Дуная, навсегда запомнился нам как отправная точка нашего радостного и счастливого путешествия по Дунаю. Здесь мы провели несколько беззаботных дней, в течение которых Евпраксия непрестанно повторяла: "Глюкклинг - Лунелинк. Глюкклинг Лунелинк". Как только окончилась Светлая Седмица72, хозяин замка снарядил для нас огромных размеров плот, на котором был поставлен небольшой домик и даже стойло для двух лошадей, в которое мы поставили моего Гипериона и Красотку Аттилы, а двух других лошадок подарили любезному Фердинанду фон Глюкклингу, да осеняет его вечно счастливый звон73. Двое его слуг отправились вместе с нами, дабы управлять плотом. Их звали Иоганн и Маттиас, милые имена моих покойных друзей, Кальтенбаха и фон Альтена. Мы разделили с ними наш провиант, и они отлично справлялись со своим делом. Поначалу им было тяжеловато - широкий плот то и дело садился на мель, поскольку до Ульма Дунай еще не так полноводен, чтобы плыть по нему свободно. О, это было упоительное плаванье! День ото дня становилось все теплее, природа вокруг нас расцветала, Евпраксия была весела и не предавалась грустным воспоминаниям. Она говорила, что ей кажется, будто мы плывем к ней на родину, в Киев. "Это почти так и есть,- отвечал ей я,- ведь мы движемся с запада на восток, и чем дальше, тем больше приближаемся к Русским землям, а кроме того, там - мой дом, а значит, и твой, единственная моя радость, моя Евпраксия!" Нам хотелось, чтобы это плавание не кончалось. Когда мы уставали от пребывания на плоту, мы останавливались и за половинку черствого хлеба могли получить самый роскошный ночлег в любом придунайском селении или городке. Правда, когда мы миновали Регенсбург, запасы провизии у нас истощились и дальше нам пришлось разделить участь жителей окрестных берегов. Не хотелось думать о том, что в Зегенгейме нас ожидает голод, ведь тогда бы мы явились как лишние рты. Но руки и ноги у нас были целы, а значит, можно было раздобыть пищу. Так, голодные, но счастливые, мы добрались до Вены, а оттуда вскоре и до того места...