Герберт Уэллс - Самовластие мистера Парэма

Видимо, он имеет в виду Гете?!

— Я возьмусь за печать, Парэм, так и знайте. Вы мне часто это советовали, так я и сделаю. Надо сказать, вы кое-что смыслите. Дело идет к войне, но ее можно предотвратить, только если подтолкнуть мир в другую сторону, да покрепче. Изо всех сил. Навалиться сообща. Покрепче подтолкнуть к новой жизни! Издавать большую воскресную газету… по воскресеньям есть время читать… рассказывать людям о науке, о новом мире, который хочет родиться на свет. Кемелфорд, что ли, говорил о родах нового мира, — объяснять, что это за мир и к чему он… или тот малый из Женевы?.. — И предупредить их, что старуха все еще ворчит и точит ножи… большую, влиятельную газету.

При этих словах мистера Парэма охватило странное, безотчетное волнение, даже мурашки пошли по телу. Враждебное чувство к сэру Басси как рукой сняло. Давно лелеемые и долго подавляемые надежды вспыхнули с такой силой, что ему изменил здравый смысл. Ему предлагают возглавить газету — только так он и мог это понять. Сэр Басси предложил это совсем не так, как можно было бы ждать, и смотрел как-то странно, скосив глаз, а все-таки он это предложил. Итак, газета будет. Своя газета. Наконец-то. Пожалуй, он изберет направление, несколько отличное от того, что было ему по душе до странного сна, этот сон многое перевернул в нем, а пробуждение — и того больше. И, как бы то ни было, у него будет газета!

— Может быть, лучше издавать субботний еженедельник? — спросил он; голос звучал напряженно и плохо ему повиновался. — Круг читателей, возможно, сузится, зато влияние газеты будет гораздо сильнее.

— Нет, я хочу, чтобы она доходила до самой широкой публики в сотнях тысяч экземпляров, я хочу идти по пятам за всеми этими умниками. Их никто не слушает. А я не побоюсь ни картинок, ни грубой шумихи, и я буду вдалбливать людям одно и то же, неделю за неделей. Я буду твердить им, что все эти ваши фокусы безнадежно устарели и исчерпали себя, и теперь они только опасны и вредны, черт подери!

«Ваши фокусы безнадежно устарели?» — мистера Парэма обдало холодом. Но бедняга отчаянно цеплялся за свою последнюю надежду. Долгих шесть лет он лелеял ее.

— Не знаю, справлюсь ли я с этим, — сказал он. — Я ведь не Гарвин[29], знаете. Не уверен, что можно быть одновременно и плодовитым и изысканным.

Сэр Басси круто остановился и несколько секунд, скривив рот, с удивлением разглядывал своего спутника.

— Поди ты! — сказал он наконец. — А я про вас и не думал.

Мистер Парэм сильно побледнел. Случилось невероятное. Его сознание отказывалось с этим мириться.

— Но газета! — с усилием вымолвил он.

— Мне придется подобрать для нее настоящих людей, — медленно сказал сэр Басси. — Она будет направлена против вас, против всего, за что вы стоите, черт возьми.

С явным изумлением он в упор смотрел на мистера Парэма. Казалось, он впервые что-то понял. Они были знакомы целых шесть лет, и ни разу ему не приходило в голову, что для любой газеты или журнала не найти лучшего издателя, чем мистер Парэм! Он, этот безграмотный выходец из лондонских трущоб, собирался — да, да, всерьез собирался — сам руководить своей газетой! Сон придал этому сумасброду самоуверенности. Какой-то нелепый, невероятный сон, навеянный тягостной, напряженной обстановкой спиритического сеанса. Чертов сеанс! Будь он тысячу раз проклят! Из-за него все пошло вкривь и вкось. Все рассыпалось в прах. Это был какой-то чан для брожения мыслей. Из томительной скуки этого сеанса и возникли, точно под гипнозом, все эти откровения. Он ослабил сдерживающие центры, которые управляли умами мистера Парэма и сэра Басси и помогали соблюдать приличия, обнажил то, что ни в коем случае не должно было выплескиваться наружу. Он показал, куда уходит корнями воображение обоих. Обнаружил непримиримые противоречия. Какое верное, безошибочное чутье подсказывало мистеру Парэму всячески избегать этих темных комнат и безрассудных надежд, которые неминуемо пробуждаются в условиях спиритического сеанса!

Будет газета, большая газета, деньги на нее даст сэр Басси. И во главе станет не он! Это будет газета, направленная против него!

Шесть лет потрачены зря! А сколько пришлось вытерпеть обид! Унижений! А гнев, не нашедший выхода! А счета портного!

Никогда в жизни мистеру Парэму не случалось вопить, но тут он едва сдержал истерический вопль. Он сунул пальцы за воротник, как будто его душило, и не мог вымолвить ни слова. Что-то сломалось в его душе. Это рухнула надежда, что помогала ему шесть долгих лет гнаться за сэром Басси по крутым и извилистым тропам, через страны и материки.

Они остановились на углу улицы Понтингейл. Мистер Парэм немо, в упор, гневным взглядом уставился на сэра Басси. Поистине с этой минуты их пути расходились в разные стороны.

— Погодите, — сказал сэр Басси. — Еще и двенадцати нет. Пойдем посмотрим, может, мои племянницы уже подпалили «Клеридж». Там, наверно, собралась вся компания — шлюхи и герцогини… Гэби… все на свете.

Впервые за годы их знакомства мистер Парэм отклонил приглашение.

— Нет, — решительно произнес он, вновь обретя дар речи.

Сэр Басси не умел спокойно мириться с отказом.

— Ну-ну, идемте! — настаивал он.

Мистер Парэм покачал головой. Его переполняла ненависть к этому изворотливому и пошлому негодяю, к этому коварному и неукротимому врагу. Быть может, ненависть глянула из его глаз. Быть может, взгляд его выдал, что в душе преподавателя колледжа сидит демон. Пожалуй, впервые за все время сэр Басси понял, какие чувства питает к нему мистер Парэм.

Двадцать секунд длилось это жестокое откровение, двадцать секунд они глядели друг другу в глаза; потом к мистеру Парэму вернулось благоразумие, и он поспешил занавесить зеркало своей души. Но сэр Басси не повторил приглашения зайти в «Клеридж».

— Поди ты! — сказал он и повернул на Беркли-сквер. Он даже не простился.

Никогда еще мистер Парэм не слышал в этом «поди ты» такой насмешки и отчужденности. На это «поди ты» совершенно нечего было ответить. Этим «поди ты» на нем ставили крест.

Наверно, целую минуту он стоял не шевелясь и смотрел вслед удалявшемуся сэру Басси. Потом медленно, почти покорно, направился к своему жилищу на улице Понтингейл.

Ему казалось, что сама жизнь отвернулась от него. Не только сэр Басси ушел от него, унося самые дорогие его сердцу чаяния, — казалось, собственное «я» тоже его покинуло. Недавний лорд-протектор был теперь всего лишь пустой оболочкой, выпотрошенным ничтожеством, тоскующим по утраченной вере в себя.

Неужели у него нет будущего? Быть может, в один прекрасный день, когда помрет старик Уотерхем — если только эта старая вобла когда-нибудь умрет, — он станет Директором колледжа Сен-Симона. Только это и остается ему. Да еще возможность презрительно улыбаться. Улыбка будет кисловатой.